Фэндом: Легенда №17
Пэйринг или персонажи: Анатолий Владимирович Тарасов/Валерий Борисович Харламов
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Слэш (яой), Романтика, Ангст, Флафф, Драма, Психология, Повседневность, POV, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC
Размер: планируется Миди, написана 21 страница, 6 частей
Статус: в процессе
Описание: "Жить и играть и делать выбор, Валера, каждый день". (с) Тарасов
Пролог
Лебеди – однолюбы. Найдя однажды свою пару, они остаются вместе с ней на всю свою жизнь. А если одна из птиц погибает или становится жертвой охотника, партнер не выдерживает одиночества и чаще всего тоже умирает, иногда даже совершая самоубийство. При этом он старается отомстить убийце: поднимается высоко-высоко в небо, потом камнем падает вниз, целясь на обидчика. Тем самым он одновременно сводит счеты и с жизнью, и с убийцей.
1958 год, октябрь. Москва, квартира Харламовых.
Маленький мальчик лет десяти подошел к своей маме, которая гладила белье и напевала под нос песенку "Музыкальный магазин". Фильм "Девушка с гитарой" не достиг популярности "Карнавальной ночи", но Кармен Ориве-Абад, дома просто Бегония, все равно была без ума от Гурченко. Так что с тех пор, как впервые за долгое время они с мужем, Борисом Сергеевичем, сходили в кино, она без конца пела эту песню. Мальчик немного послушал, как она поет, потом все-таки не выдержал и дернул мать за юбку.
- Мам, а это правда, что лебеди убивают сами себя, когда умирает их друг?
- Господи, Валерка! Нельзя так к людям подкрадываться! Я чуть утюг из рук не выронила. Иди отсюда. Не мешай!
Мальчик сразу насупился, обиделся, засопел и начал возмущаться.
- Я не подкрадывался! Это ты ничего не слышишь! Я всего лишь хотел спросить, правду ли сказал Гришка из пятой квартиры. Он сказал, что лебеди убивают себя, когда умирает их друг. Представляешь, им становится настолько грустно от того, что у них больше нет товарища по играм, что они больше не хотят жить, - Валерка так увлекся, что и забыл про свою обиду и начал оживленно пересказывать рассказ своего приятеля. - Они поднимаются высоко-высоко, выше Кремля, а потом падают вниз. И умирают. Я думаю, что Гришка врет. Я вот не стал бы прыгать с Кремля, если бы он умер. Мне, конечно, было бы грустно, но я бы не стал умирать. Ведь тогда бы ты расстроилась и я не смог бы играть в хоккей. Может быть я положил бы ему свою клюшку. Мам, а зачем мертвым кладут в гроб всякие вещи? Ведь они все равно не смогут ими воспользоваться. Тогда я не положу Гришке свою клюшку. Лучше я забью в его честь сто голов. Я очень хочу забить сто голов в его честь, если он умрет. Но я не хочу, чтобы он умер. Гришка ведь никогда не умрет? Он ведь мой друг. Он хорошо играет в хоккей, всегда делится конфетами и никогда не ябедничает. И все равно я ему не верю. Ведь лебеди не падают? У них ведь есть крылья. Мам?
Бегония закончила гладить, убрала утюг и гладильную доску. Она села на диван и с легким весельем посмотрела на своего любопытного сына. Каким же выдумщиком был этот Гришка с их подъезда! Вот опять рассказал Валерке придуманную историю, а тот поверил. Какой же он доверчивый! Конечно, он делает вид, что не верит приятелю, но в его глазах написано такое изумление и радостное возбуждение, что сразу понятно, как он относится к этой выдумке. Ну, не совсем выдумке. И конечно же, даже в таком состоянии сын не мог ни на секунду забыть о хоккее. Никто не хочет играть в хоккей больше, чем Валерка Харламов десяти лет от роду.
- Валер, успокойся. Садись. Никто не убивает себя, когда умирает их друг. Гриша просто хотел тебя немного напугать. На самом деле лебеди могут сделать такое только когда умрет их любимый.
- Любимый? - на лице мальчишки отразилось такое отвращение и недоумение, что его мама не выдержала и засмеялась. - Нет. Так неинтересно. Ладно бы из-за лучшего друга. А тут из-за какого-то там любимого? С другом хоть в хоккей поиграть можно. Или мяч погонять. Или яблок с сада своровать. Или в пиратское путешествие отправиться. А с любимыми что делают?
- Что делают с любимыми? - Бегония опять засмеялась. - Ну, их любят. На них смотришь и сердце радуется. С ними обнимаются. Разговаривают. Ходят в кино. Заводят детей. Таких, как ты и твоя сестра. Вот мы с папой любим друг друга.
- То есть, если бы ты была лебедем и папа умер, ты бы тоже себя убила? - глаза Валерки расширились от испуга и ужаса. - Мама, пусть папа никогда не умрет. Он ведь всегда будет жить?
- Что ты, маленький. Конечно же, я не умру. И папа не умрет, - Бегония обняла своего испуганного сына и поцеловала его в макушку.
- Я не маленький, - Валерка попытался вырваться из маминых объятий. - Значит Гришка врал. Ведь любимый - это ведь не друг? Ведь ты с папой не дружишь. Вы же муж и жена, ведь так? Вот же брехун.
- Почему же? Мы с твоим отцом дружим. Любимый - это твой самый лучший друг. В общем, поймешь, когда вырастешь. И не надо употреблять таких слов. Брехун - не очень хорошее слово, - мать полушутливо упрекнула Валерку.
- Вечно вы так. Поймешь, когда вырастешь. Не говори такие слова. Ты слишком маленький, - мальчик сердито заворчал. - Я вот никогда не заведу себе любимого. И не захочу из-за него умереть.
- Дурачок, у тебя будет не "любимый", а "любимая".
Откуда они могли знать, что оба ошибаются...
***
1958 год, октябрь. Москва, Центральный парк культуры и отдыха имени Горького.
Несколько дней стояла хорошая погода. В субботу, 11 октября, термометр показал аж 14,5 градусов! Анатолий Владимирович не мог упустить такой шанс. Он давно обещал Нине Григорьевне провести время с Танькой, и у него неожиданно появились два выходных дня. Так что он одел дочку в теплую куртку, взял батон, положил его в портфель вместе со свежей газетой и, взяв Таньку за руку, повел ее в парк Горького. Дочка обожала бывать там. Она играла, ела мороженое или сладкую булочку, бегала, собирала в зависимости от погоды цветы или листья, кормила птиц на Голицинском пруду. А главное, она все это делала вместе со своем любимым папой. Папой, которого она обычно видела только если не спала допоздна или просыпалась очень рано.
В парке было много людей. Выходные и хорошая погода привлекли туда пол-Москвы. Тем не менее Анатолий Владимирович нашел свободное место на берегу и вытащил батон. Он дал кусочек Тане и начал подзывать птиц к берегу. Те, привыкшие к людям и знавшие о том, что они их могут покормить, сразу подплыли. Дочка начала крошить батон и с азартом бросать крошки в пруд. Тарасов смотрел на нее, смеялся и советовал бросать крошки ближе, чтобы погладить птичек, которые начали бороться за еду и подняли громкий гвалт. Вдруг птицы стихли и вперед выплыл лебедь. Грациозный белоснежный лебедь проплыл сквозь толпу крякв, гусей, крачек и прочих менее благородных представителей птичьего царства и подплыл прямо к кромке берега. Он начал клевать крошки, в то время как остальные птицы поплыли к другим людям, бросавшим им еду. Танька от восторга чуть не закричала и попросила отца дать ей еще хлеба. Отец дал и посоветовал быть поосторожнее: лебеди могут покусать, если почувствуют опасность. Когда у Тани кончился хлеб, лебедь поклонился, как будто благодаря за угощение, и поплыл к центру пруда. И только тогда Тарасовы увидели, что его дожидается подруга и три маленьких лебеденка. Лебедь открыл клюв и начал кормить своих птенцов и подругу. Девочка просто засветилась от увиденного и начала трясти отца за руку:
- Папа, смотри-смотри! Лебеди, лебеди! Птенцы. Какие хорошенькие! А можно мне лебеденка?
- Нет, дорогая. Лебеди не живут в квартирах и их очень трудно найти. А если ты хочешь одного из этих птенцов, то я вынужден тебя огорчить. Самец лебедя ревностно оберегает свою пару и детенышей. Защищая семью, он может напасть на человека, если тот подойдет слишком близко. Лебединая семья никогда не разлучается: они вместе плавают, добывают пищу, строят гнездо, улетают в далекие и теплые страны. Детей они тоже воспитывают вместе. Хотя малыши и самостоятельные с самого рождения, но с родителями остаются длительное время. Они очень похожи по своему поведению на людей.
- Пап, ты не прав. Вы же с мамой всегда разлучаетесь и никогда ничего вместе не делаете. Это значит, что она не твоя пара и что ты ее не любишь?
- Танька, что ты? Конечно же я люблю маму. Твоя мама - моя пара на всю жизнь.
Откуда он мог знать, что ошибается, а его не по годам смышленая Танька сказала правду.
Глава 1
POV Тарасова.
1967 год, октябрь. Москва, стадион ХК ЦСКА.*
Дружеский матч с командой «Сибирь». ЦСКА лидирует. Кулагин указывает на пару, сидящую в штрафниках. Говорит что-то о перспективе и таланте. Советует к ним присмотреться. Это мне. Лет двадцать как уже заслуженному мастеру спорта. Заслуженному тренеру СССР вот уже десять лет и почти столько же тренеру сборной СССР. Автору книги "Тактика хоккея". Ухмыляюсь. Ну, ладно. Посмотрим.
Нападающий низковат. Рост 168, не больше. Движется хорошо. Неплохо обводит. Но совершенно не умеет играть в команде. Вон, приятель уже горло сорвал, пытаясь привлечь к себе его внимание. Вот комплекция приятеля намного лучше приспособлена для хоккея, но нет в нем динамики. Он защитник, но нельзя же так стоять! И это наши перспективы? И вот это вот талант? Пообтесать его надо. Не доросли еще до ЦСКА. Словно в ответ на мои мысли, рядом приземлился нападающий.
- Ну, что? Трудно в одиночку голы забивать, да? - не смог удержаться от насмешки я. Эх, через год уже пятьдесят стукнет, а веду себя как мальчишка.
- Ага? Играть никто не хочет. Самому все приходится делать, - нападающий хорохорится, напускает на себя важный вид. А он забавный.
- Золотые слова. Вот сейчас товарищеский матч в Японии. Просто некому ехать, - не прекращаю подкалывать паренька я.
- Как некому? - и взгляд такой доверчивый, открытый. И куда только подевался весь гонор?
- Ну, никто же не хочет играть. Хоть самому на лед выходи, - продолжаю я.
- Нет. Я хочу. Я могу, - вид у мальчишки такой, будто готов прямо сейчас в самолет сесть.
- Как фамилия?
- Харламов - моя фамилия.
- И что прям в Японию поедешь? - спрашиваю я. Эх, надо завязывать с этим. Детям врать нехорошо.
- Да хоть куда, - а вот этого ему говорить не стоило. Ведь и вправду "хоть куда" могу отправить.
- Хм. И дружок твой поедет?
- Конечно поедет. Поедешь, Гусь?
- Поеду. А куда? - улыбаясь, спросил юноша без правого зубца. Мальчишки. Забавные. Аки воробьи.
- Анатолий Владимирович, пришло подтверждение. Вылет в Токио послезавтра. В аэропорту надо быть к пятнадцати часам, - очень кстати подошел человек из администрации спортивного комитета. Теперь уж парни точно на крючке.
- Хоть куда говоришь? - спросил я, думая о чебаркулинской "Звезде", тренер которой, Альфер, недавно просил у меня игроков. В шутку конечно, но почему бы нет?
- Ага.
- Ну, если врешь, гляди, - ткнул в него указательным пальцем и не удержавшись засмеялся. Мальчишка, не знаешь ты на что подписался.
Еду домой. Думаю по дороге о своем дурацком, детском поступке. Мальчишке от силы двадцать. Мне почти пятьдесят. Я - отец двух уже взрослых дочерей. Ну, как взрослых? Таньке двадцать один скоро стукнет. Еще сама ребенок, а уже тренерствовать пытается. Конечно же, пока ничего не получается. Где же это видано на лед в шубке выходить? Говорю же: ребенок. А этот мальчишка, скорее всего, даже младше, чем моя Танька. А я его обманул. Ну, как обманул? Ввел в заблуждение. Говорила мне Нина Григорьевна, не издевайся над детьми. Но когда я ее слушал? "Никогда," - пищит внутренний голос. И что в итоге? Она ушла. Уже два года прошло. Не то, чтобы моя жизнь сильно изменилась. Все те же шестнадцать и более часов на работе. Вечные командировки. Выезды с командой. Почти дома не появляюсь, как и раньше. Только вот сейчас дома никто не ждет. Да и квартира уже не та. Старую Нинке с Танькой оставил. Галка вот сама уже замужем. Отдельно живет. Дочерей только по выходным и вижу, и то если работа позволяет. Таньку я хоть иногда на льду навещаю, а вот Галку только когда в гости приезжает и продуктов привозит. Кстати, что бы сегодня поесть? Вроде бы остался еще галкин грибной суп, который она в прошлый раз привезла. Хорошо. В магазин заезжать не надо. Да и какой магазин сейчас может быть открыт? Время уже девять часов.
***
1967 год, октябрь. Москва, аэропорт Шереметьево.
- А вы куда собрались? - услышал я, когда Рагулин жаловался мне на недостатки новой хоккейной формы.
- Анатолий Владимирович, эти тоже в Японию собрались, - сказал Фирсов.
Я обернулся и увидел мальчишек, которые думали, что поедут в Японию. И ведь не побоялись. Пришли. И смотрят на меня, как баран смотрит на новые ворота. Один с широкой улыбкой, без зуба, одетый в оранжевую вязаную шапочку, а другой маленький, воинственный, с подбитым глазом и забавной ушанкой. Что же это вас, воробушки, в Японию понесло? Неужто вы думали, что я могу зеленых юнцов куда-нибудь отправить? Ну, раз пришли - отправлю. Не зря же вчера Владимиру Филипповичу позвонил. Он мужик хоть и излишне добрый, но в хоккее разбирается. Мягкий, но не мямля. В общем, хороший тренер. Еще немного стали - и взял бы к себе тренером. А так, у меня для доброты и мягкости и Кулагин есть.
- А, не, ребят. Вы в Чебаркуль. Там вас ждут уже. Я договорился, - надо было видеть его ошарашенные глаза. Харламов подхватил сумку и подошел ко мне.
- Анатолий Владимирович, подождите. Какой Чебаркуль? - светились недоумением его глаза.
- Город такой на Урале. Хорошая команда "Звезда", хороший тренер, поиграете, обобьетесь там.
- А Япония? - в глазах мальчишки тоска и недоверие. И почему-то обида. Господи, я же его не на Камчатку высылаю. И даже не в Сибирь. Всего лишь на Урал.
- Ну, вот в Японию кое-как нашел ребят, - сборная залилась смехом. И вправду, не их же к черту на кулички посылают. - А вам придется в Чебаркуль. Лады, - я собрал парней и пошел на регистрацию.
Сзади остался потрясенный Харламов и его друг, кажется, Гусев. Поедут или нет? Конечно же поедут. Обиделись, по глазам вижу, но ослушаться не посмеют. Слушаются, но не понимают. Ведь как им, дурачкам, объяснишь, что талант обрабатывать нужно? Что просто так ничего не дается? Что надо поработать? И не скажешь ведь им, что для их блага я это делаю. Я и сам то в этом не уверен. Не факт, что из этой затеи выйдет что-то путное. Но вдруг из них что-нибудь да и выйдет? Тем более, там, где их не будут задвигать парни из команды ЦСКА, они смогут найти свой стиль игры, определиться с ним. А вот конкуренцию, необходимую для его шлифовки, они смогут получить и после поездки в Чебаркуль, здесь. Но конечно для этого они должны хоть чему-то там научиться. И лучше всего было бы, если бы Харламов научился больше доверять команде. Главное, чтобы он не раскис и не забросил тренировки. А то по его взгляду нетрудно определить, что он зол, расстроен и искренне не понимает моего поступка.
Харламов ведь не знает, что я дал указание главному тренеру «Звезды» Владимиру Альферу: - «Вы должны создать ему условия для ежедневных трёхразовых тренировок. В календарных встречах Валерий должен проводить не менее семидесяти процентов времени на льду независимо от того, как складывается игра». И он подавно не знает о том, что его ждет, если он сможет пройти это испытание. То ли еще будет...
*Матч с командой «Сибирь» - знаю, он был в Новосибирске. Но это художественное произведение. Из биографии здесь будут только отдельные кусочки. Больше ссылок на различия фанфика и реальной или киношной жизни не будет. Я Вас предупредила. И да, у меня Нина Григорьевна и Анатолий Владимирович развелись. И это лишний раз доказывает, что работа написана по фильму, а не по реальным людям. Ибо в реальности, хотя свечку я и не держала, эта пара была почти идеальной и было бы грех ее порочить. А вот экранный Тарасов, мой дорогой и любимый Меньшиков, очень даже похож на разведенного. Еще бы сидит в квартире один-одинешенек. За весь фильм ни одного упоминания о жене или дочерях.
Глава 2
POV Харламова.
1968 год, март. Чебаркуль.
Почему он так со мной поступил? Прошло уже больше четырех месяцев, а я до сих пор не понял. Да, конечно, в начале я просто злился и думал, что он просто меня наказывает. А тут еще новая команда приняла нас не очень хорошо и дружелюбно. Я впал в депрессию. А чего вы ожидали? Хоккей - моя жизнь. А его у меня отняли. Точнее, я думал, что отняли. Тяжелые мысли то и дело всплывали у меня в голове, я хотел все бросить, уехать домой, пойти работать на завод или служить в армию. Я думал, что раз Тарасов изгнал меня сюда, значит, я не настолько талантлив, как думал. Я ходил на игры и тренировки просто по инерции. Особой активности не проявлял. Все чаще сидел на скамейке запасных. Шел в свою комнату, ел, заваливался на кровать и долго лежал, уставившись в потолок.
Потом была пьянка с Гусем. Мы напились на банкете, устроенном непонятно чем довольными однокомандцами. На следующий день я впервые в жизни пропустил тренировку. Меня вызвал на разговор Владимир Филиппович. Хоть он и не Тарасов, но мужик хороший. Он ругал меня за то, что я подвожу команду и себя. Он сказал, что пропивать талант нехорошо. Что если я так уж люблю хоккей, то почему я не проявляю к нему уважения, позволяю себе пропускать тренировки и так далее где-то два часа. И мне действительно стало очень стыдно. Ведь он был прав. Ведь хоккей не зависит от того, где в него играть. Хоккей - это люди. Хороший хоккей выходит только тогда, когда человек относится к нему с уважением и любовью.
Я пришел в себя. Начал играть нормально. Обнаружил, что в команде немало неплохих игроков. Мы начали выигрывать. Я снова ощутил тот вкус азарта, свободы и счастья, который раньше всегда был при игре. Но помимо него я впервые почувствовал, каково это быть в команде, каково это жить и дышать вместе с ней в одном ритме. Тогда я и начал задумываться над мотивами Тарасова. Он не мог нас отправить сюда из злости или в качестве расправы. Он слишком зрел и опытен, чтобы растрачиваться на такие мелкие поступки. Неужели он хотел, чтобы я научился играть в команде? Но почему тогда Чебаркуль? Ведь это можно было сделать и в Москве. Может он хотел, чтобы я сначала разыгрался, развился здесь? Но не лучше бы было развивать мою технику игры, мой талант там, где уровень игры был бы выше. Да, я помню, что говорил, что хоккей не зависит от места. Но он зависит от людей. А тут нет никого, кто играл бы лучше меня или Гуся или так же хорошо, как любой другой из игроков ЦСКА. Да, они неплохо играют, но не так хорошо, как хотелось бы. В общем, я так и не приблизился к пониманию Анатолия Владимировича. Да и где мне, дураку, понять великого тренера Тарасова?
Тем не менее, я начал получать удовольствие от процесса. Команда стала относиться ко мне лучше. Они приняли нас с Гусем. Местная публика полюбила меня. 34 шайбы за 40 игр. Я никогда раньше столько не играл и столько не забивал. Команда уважала меня, у меня даже появились приятели. А в прошлом месяце, в конце февраля, на календарной встрече с ЦСКА нам удалось свести игру в ничью. Альфер радовался, как ребенок. В Чебаркуле нам устроили целый праздник. Для них ничья с ЦСКА - это одна из величайших побед, а я все не мог смириться с мыслью о том, что я мог быть в противоположной команде. А этот выкрик Тарасова: "Харламов, а ты чего встал? Иди туда!". Значило ли это то, что он принял меня в свою команду, что он решил дать мне шанс? Я ломал над этим голову несколько дней. И как оказалось, это действительно было так. В начале месяца меня и Гуся вызвали в Москву. Точнее, Тарасов вызвал нас к себе. Скоро мы поедем домой. Но до отъезда, мы с Сашкой сыграли последнюю игру со "Звездой". Выиграли. Команда получила повышение в классе. Вы бы видели счастливые лица нашей команды и нашего тренера! Хотя они и были опечалены нашим отъездом, но сделали все, чтобы поддержать нас.
Они устроили нам прощальный банкет, надарили местных сувениров, пожелали удачи, славы и любви. Тосты поднимались один за другим. Кончилось все тем, что сейчас мы с Гусем тащим Владимира Филипповича к нему домой, так как все, кроме нас, включая тренера, пьяны в стельку. Мы же не можем позволить себе пить, потому что завтра нам придется встать под ясные очи Анатолия Владимировича. А если мы будем хотя бы чуточку пьяны, он не дай Бог, отправит нас обратно сюда. Конечно, было бы немного неловко не пить вместе со всеми, когда за нас поднимали тосты. Поэтому мы нашли пустую бутылку водки, налили туда воду и пили ее. Хорошо, что с нами ее пил только Альфер, который знал, что нам нельзя пить. Тем не менее, он пил не только нашу воду, но и основательно приложился к коньяку, подаренному ему командой в честь повышения класса. Так что сейчас он может еле волочить ноги и петь какие-то пьяные песенки. Хорошо, что у нас неплохая силовая подготовка, а то бы мы его ни в коем случае не дотащили бы. Он, конечно, мужик отличный, да и тренер хороший, но вес у него немаленький. Тарасов был бы вдвое, если не втрое, легче. Одни кожа да кости. Тьфу, ты, опять про Тарасова думаю. Что же он нам скажет? Хорошо хоть ждать долго не придется. Завтра домой.
***
1968 год, март. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Мы приехали домой. Сборная ЦСКА приняла нас с шутками и прибаутками - они еще помнили инцидент с Японией. Меня даже называют Чебаркулем. А Гуся почему-то называют как обычно просто Гусем. А я вот Чебаркуль. Ну, я не против. Чебаркуль - хороший город, и люди там добрые живут. Как бы то ни было, в команду нас приняли. Конечно, они пока еще через раз вспоминают Японию, подшучивают над нами, прячут нашу одежду и все такое, но в целом, ребята они отличные. И большинство играют просто великолепно. У них есть чему поучиться. Взять хотя бы Петрова. Он физически хорошо развит, настойчив и умеет вести силовую борьбу лучше всех в команде. Помимо этого у него потрясающе мощный бросок. Хотел бы я этому у него научиться или хотя бы просто побороться с ним. Однако Анатолий Владимирович все еще не допускает меня к тренировкам.
Я просто сижу и смотрю, как сборная ЦСКА тренируется. И я опять не понимаю, зачем Тарасов это делает. Зачем вообще было меня вызывать, если я лишь смотрю как другие тренируются? Вызвал бы только Гуся, раз его одного и допускает к тренировкам. Уже целую неделю я сижу на лавочке и ничего не делаю. Не понять мне Анатолия Владимировича. Хорошо хоть после тренировок сборной я могу сам с собой потренироваться, а он в это не вмешивается. Знаю ведь, что он в кабинете своем сидит. Что делает - непонятно. Нет, конечно, я знаю, что он продумывает стратегию, составляет планы тренировок, пишет статьи и книги, но почему здесь? У него что дома нет? А ведь вроде бы был женат, да и дети у него есть. Недавно вот видел дочку его, Таню. Она вроде бы тоже тренером работает. Так почему же Анатолий Владимирович не идет домой? В крайнем случае, думаю, у него и там есть рабочий кабинет. Правда, я что-то слышал про то, что жена от него ушла. Но я тогда подумал, что врут люди. Мало ли кто о чем болтает. А Тарасов ведь мужик честный, видный и вряд ли обижал бы свою жену. Тем более, что я уверен, что всю свою строгость он вымещает здесь, на своих игроках. Так с чего же мне было верить сплетням? Но судя по тому, что сейчас уже девять часов вечера, а в его кабинете все еще горит свет, скорее всего, мне не врали.
Кстати, почему бы не зайти к нему и не спросить о причинах моего отстранения от тренировок? Сейчас мы одни и он вряд ли уйдет от ответа. Я подхожу к его кабинету и собираюсь уже постучаться, как он открывает дверь, выключает свет, выходит из кабинета, запирает его и поворачивается ко мне.
- Харламов, марш домой! Ишь ты чего удумал! По ночам тренируется. Чтобы завтра был вовремя. Так и быть, можешь присоединиться к остальной команде.
С этими словами Анатолий Владимирович развернулся и зашагал к выходу. Я очень удивился и смог выдавить из себя лишь: "Так точно, Анатольвладимыч! До завтра!". Он лишь помахал рукой и пошел дальше. Нет, никогда мне не понять этого человека. Ну и ладно. Завтра наконец-то настоящие тренировки!
Глава 3
POV Тарасова.
1968, март. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Итак, я все-таки был прав, послав Харламова и Гусева в Чебаркуль. Мальчишки поднаторели, развились, стали играть намного лучше, чем раньше. Конечно, я не забывал о них. Звонил Альферу, узнавал об их успехах. Самое интересное, что был момент, когда я подумал, что ошибся, отправив Валеру в "Звезду". Володя сказал, что он совсем не старается, в игре пассивен, приходит на тренировки и выполняет упражнения нехотя, без энтузиазма. Также он сказал и про то, что Гусев сходу начал отлично играть в защите. Правда, потом они один раз вообще не явились на тренировку. Если честно, я был разочарован. Подсознательно я ожидал от форварда большего. Я никому бы не признался, но маленький, упрямый, напористый Харламов мне нравился. Но меня многие подводили в этой жизни. И я подумал, что он еще один из огромной череды моих разочарований. К счастью, я ошибался.
Однажды позвонил обрадованный Альфер и с радостью сообщил о кардинальном изменении поведения Харламова. Он начал тренироваться так, как будто скоро будет участвовать, самое меньшее, в чемпионате мира. Он бегал по утрам без указания тренера, таскал тяжести и заставлял то же самое делать членов команды. Точнее, не заставлял, а вел за собой. В игре он стал очень активным, быстро сработался с командой, проявил неплохие лидерские качества. Он забивал голы почти в каждой игре. И все больше доверял другим игрокам. Харламов научился отступать и отдавать пас другому члену команды, если у того было больше шансов забить. Все это мне говорил Альфер. В его изложении Харламов был чуть ли не лучшим хоккеистом в истории человечества. Я относился к этому с изрядным скептицизмом, но все же в душе радовался, что мальчишка то не сломался. Однако я все-таки не верил до конца словам Володи. Да, он играет неплохо, но чтобы сырой полуфабрикат стал полноценной котлетой за столь короткий срок?
Котлетой он таки не стал. Однако играл он намного лучше, чем до этого. Да и стиль игры у него изменился, он стал более настойчивым, еще более юрким и наконец-то хоть немножко стал думать головой. Но больше всего мне понравилось, что мальчишка теперь не был на поле сам по себе. Он успевал делать подачи, забивать голы, прикрывать парней из команды, атаковать противников и время от времени отдавать инициативу в чужие руки. В итоге, наш товарищеский матч закончился ничьей. ЦСКА чуть ли не проиграл чебаркулинской "Звезде". А мальчишка - молодец. Я решил, что пора довести его до готовности. Приехал домой. Позвонил Альферу и сказал, что забираю парней обратно.
***
1968 год, март. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Мальчишки приехали. Решил немного попридержать Харламова. Гусев проявил себя, как хороший защитник и отличный командный игрок, а насчет Валеры я еще не уверен. Надо, чтобы он увидел, как играют другие ребята, посмотрел на технику их игры, немного освоился. А то так сходу он может и не сработаться с командой. Вон сколько ему времени для "Звезды" понадобилось. Да и пыл ему нужно поумерить. Слишком горячий, вспыльчивый, нетерпеливый. Это, конечно, иногда хорошо для игры, но ему необходимо развить свою новообретенную способность думать головой.
Итак, Харламов сидел на скамейке и смотрел, как тренируются другие члены сборной, включая его недавнего "товарища по несчастью" - Александра Гусева. С каждым днем он становился все мрачнее и нетерпеливее. Но молчал и только изредка кидал на меня просительные, полные нетерпения взгляды. Я даже начал жалеть парня. Вон сколько желания, а играть не дают. Я уже хотел было после пары дней выпустить его на лед, но потом увидел, как он поздно вечером тренируется сам с собой. А я ему что говорил? Правильно. Сидеть и смотреть. А что бывает за непослушание тренеру? Правильно. Наказание. Так что я решил, что придержу его на скамейке дольше, чем хотел в начале. Поэтому я не стал его гнать. Главное, что в девять он уходил домой, а утром был на тренировке. Откуда я это знаю?
Ну, я люблю оставаться на работе допоздна. Точнее, мне приходится это делать. А что? Здесь кабинет, столовая, душ, комната отдыха. Была бы моя воля, я бы здесь ночевать оставался, так ведь нельзя. Узнают - засмеют или того хуже, пожалеют. А чего меня жалеть? Да, я живу один и дома меня никто не ждет. Но зато я могу полностью посвятить себя работе. Роскошь недоступная многим, если уж не всем. А мне то хорошо. Ухожу и прихожу домой, когда хочу. Никто не ворчит и не попрекает меня этим. Хотя кого я обманываю? Я и вправду жалок. Старик, не желающий возвращаться в пустой, холодный дом. Неудивительно, что я почти поселился на стадионе. Здесь, я чувствую себя, как на работе, что для меня равносильно "как дома". Здесь я забываю об одиночестве, о пустом холодильнике или отсутствии горячей воды.
В один из таких вечеров, спустя неделю после возвращения чебаркулинцев домой, я вышел посмотреть, как тренируется Харламов. Парень был хорош. Только выглядел каким-то усталым. Я решил, что завтра разрешу ему тренироваться с остальными. Негоже члену сборной ЦСКА ходить невыспавшимся и с темными кругами под глазами. Я пошел в кабинет и закончил намеченные на сегодня дела.
Закончив и уже уходя домой, я встретил в дверях Валеру. Сказал ему о своем решении и направился к выходу. Услышал сзади сбивчивое "Так точно, Анатольвладимыч! До завтра!". Усмехнулся про себя и пошел дальше. Эх, Валера-Валера, зря радуешься. Узнаешь ведь завтра почем пуд лиха. Я буду гонять команду до седьмого пота и полного бессилия. То, что ты видел со скамьи - это цветочки. Так. Разогрев. А завтра начнутся настоящие тренировки. По моей собственной системе. Никаких пропусков, опозданий и нытья. Силовые упражнения, упражнения на гибкость, скорость, ловкость и быстроту. Помимо них еще аэробные и анаэробные тренировки, которые обязательны для любого канадца. Строгая диета и строгий распорядок дня. Сон и подъем по звонку.
И не надо говорить мне о пользе мягких, щадящих тренировок и вреде суровых и строгих. Хоккею нужны настоящие мужчины, а трус, как известно всем и каждому, не играет в хоккей. Моя задача - воспитать настоящих булатных хоккеистов, способных играть в любых условиях против любой команды. Мягкие и тактичные тренера пусть идут работать в балетную школу или к фигуристам, раз так хотят работать на льду, а люди сверху, ничего не смыслящие в хоккее и пытающиеся при этом диктовать мне, как учить моих парней, пусть катятся куда подальше. Благо, они не сильно меня достают. Ведь главное для них что? Конечно же победы. А они есть? Есть. И на том с них хватит.
***
- Ты я смотрю, тоже особо не бегаешь, - огрызнулся Харламов на вратаря.
- Хочешь поменяться? - не остался в долгу Слава.
- Кстати, отличная идея! - вклинился я в разговор. - Слава, ну-ка уйди. Харламов, дай ведро, пошел в ворота. Слав, дай ему клюшку, - свисток неожиданно громко просвистел на стадионе. - Подъем! И запомните, каждый игрок должен уметь защищать ворота, будь то вратарь, защитник или даже нападающий из самого Чебаркуля, - я рассыпал шайбы на льду. - Рагулин - первый, остальные по очереди.
Тот, жалея Харламова, который стоял на воротах без никакой специальной защиты вратаря, сделал слабенький бросок в ворота. Эх, парни! Канадцы не будут вас так жалеть. А ведь вам придется принимать эти удары, если хотите победить. Ведь чем больше таких ударов будет сыпаться на вратаря, тем больше у соперников шансов забить гол. Не жалейте ни себя, ни товарищей по команде, и тогда вам будет намного легче потом.
- Это что такое, Александр Палыч?
- Сживем же молодого, Анатолий Владимыч.
- Начинать.
- Ну, прости, дружище, - Рагулин наконец сделал настоящий удар клюшкой. Остальные начали так же во всю силу лупить во воротам. Валера начал закрывать свое тело руками.
- Что ты там как глист извиваешься? Защищай ворота! Всем телом защищай, как детей своих бы защищал, как родину защищай!
- Все, все хватит! - Харламов даже откинул клюшку.
- Что? Молодой человек, я вас правильно понял? Вы сказали всё? - я не мог поверить своим ушам. И этому человеку я доверился?
- Да нет, сорвалось просто, - Валера взял себя в руки.
- Вот так, дорогие товарищи, мы сейчас чуть было не потеряли выдающегося хоккеиста Харламова. Но на нашу радость, он опять с нами и мы продолжаем упражнение, - я опять дунул в свисток. Кажется, я немного перегибаю палку. Но ничего. Это ему полезно.
- Тебе не больно, Харламов! Радостнее. Веселее, ты в хоккее! - я все-таки перегнул палку. Вот как он трясется. Стало жалко его. Главное, этого не показать. Заканчиваю сеанс закалки мальчишки.
Валера трясется и стонет, как раненый. Ну, да, у моих парней сильный удар. Они это знают и смотрят на Харламова с жалостью и сочувствием. Эх, вам же тоже придется через это пройти.
- Все по очереди на его место.
Долго не мог прийти в себя. Сидел в кабинете. Пил крепкий чай. Зашел Кулагин. Молча подошел, достал из шкафа коньяк, налил нам по рюмашке. Выпили. Он ушел. Я подумал о добавке, но не дал себе слабину. Нельзя мне при такой работе позволять себе больше 50 грамм. Сопьюсь ведь. Но год от года все сложнее. Начал жалеть пацанов своих. Хотя знаю ведь, что кому-кому, а мне нельзя этого делать. Они должны быть уверены во мне. Я должен быть уверен в своих методах. Но вот же, жалею мальчишку. Старею. Или это все из-за Харламова? Черт разберет.
Глава 4
POV Харламова.
1968, декабрь. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Тренировки были жесткими. Напряженными. Выматывающими. Для меня эти девять месяцев были далеко не самыми легкими в жизни. Я и раньше знал, что тренировки будут трудными, но только после той памятной истории с воротами, я наконец осознал на что подписался. Тогда мне казалось, что Тарасов просто наказывает меня за несдержанность. Но теперь я понял, что это обычная практика в его программе. В его личной подготовительной программе. Он непреклонен, суров и строг. Не дай Бог опоздать на тренировку! Бедняга Фирсов один раз опоздал на тренировку из-за того, что подвозил мать до больницы. Из-за этого ему пришлось неделю оставаться после остальных и убирать лед, и это при том, что он уставал сильнее всех остальных, так как в качестве наказания он должен был еще бегать на десять кругов больше, чем каждый из нас. Так что об опозданиях после этого все забыли. Что уж говорить о пропусках? Если бы кто-нибудь умудрился заболеть, Анатолий Владимирович без сомнения съел бы того живьем. О других причинах пропуска, кроме разве что смерти, и речи быть не может. Тарасов знает о нас все. Иногда мне кажется, что он может читать наши мысли или что он непрерывно следит за каждым из нас. Он всегда знает, что мы ели или что делали в свободное от тренировок время, которое, если честно, почти все уходит на сон. Потому что если не выспишься, тренер устроит такой разнос, что впору бежать из страны. Он строг к нам. Но он так же строг к себе.
И это немного пугает. Он следит за тем, чтобы мы питались и спали правильно, а себя он, кажется, такими вещами не утруждает. Не то, чтобы он сильно похудел или чтобы у него были круги под глазами. Просто под вечер становится видно, каким усталым и осунувшимся он стал. Он не дает нам это заметить. Но я иногда остаюсь после тренировок просто посидеть в зале. Подумать. Иногда вижу его мельком. Тогда я и замечаю слабости у своего тренера. Он, завидев меня, всегда надевает обратно маску силы и строгости, но я то уже видел, что видел. В первый раз это случилось полгода назад. Я забыл шапку в зале. Вернулся за ней. Огляделся. Увидел непривычно пустой и тихий зал. Сел на скамейку. Задумался о поведении тренера, о нашей тактике, о наших тренировках. И не заметил, как в зал вошли Анатолий Владимирович и Борис Павлович. Кулагин отчитывал Тарасова за то, что тот опять проводит слишком много времени на работе. И как ни странно, тот не отпирался. Хотя даже сам факт того, что Борис Палыч говорит с ним таким тоном удивил меня так сильно, что я никак не проявил своего присутствия. Они продолжили свой разговор. Судя по всему, он возникал у них не в первый раз. Тут Анатолий Владимирович заметил меня, наорал и отправил домой. Но с тех пор, я начал воспринимать его по-другому.
Глупо отрицать, что после случая с воротами я злился на него. Конечно же злился. Я решил все списать на его злость или ужасный характер, хотя чувствовал, что там все не так просто. А после того, как я увидел его такого усталого и покорного, я окончательно отказался от своей глупой идеи. Но к пониманию Тарасова я не сильно приблизился. Я начал думать о его поступках. Начал читать книги про хоккей. Прочитал его "Тактику хоккея". Вообще-то, у меня не так уж и много времени на чтение, так что прочитал я пока только ее. Но после нее я действительно, кажется, понял его чуть больше, чем раньше. Я решил было поделиться своими мыслями с Гусем, но тот отмахнулся от меня и сказал, что Тарасова не понять и что в него надо просто верить. Да, но я и так в него верил, а понять его мне очень хотелось. Поэтому я начал еще больше думать о тренере. Что он за человек? Почему он делает так и никак иначе? После этого мне стало намного легче выполнять его задания.
И я начал его понимать. Я даже не обиделся на то, что он вывел меня из тройки Смолина и Блинова. Мы и вправду не подходили друг другу. Я люблю силовую борьбу, а они больше играли в защите или обводке, стараясь не вступать в открытый бой с соперниками. Из-за этого мы сработались не очень хорошо. Тарасов же просто сказал: "Тройка не работает", и отстранил меня из игры. Я тренировался вместе со всеми, но со сборной не играл. Я понимал, что рано или поздно Анатолий Владимирович найдет мне применение. Ведь одно про него я понял точно: он никогда не оставляет инструменты без работы. И я не ошибся. В октябре он вывел меня в одной тройке с Борей Михайловым и Володей Петровым на матч против горьковского «Торпедо». Игру мы проиграли со счетом 0:1 и я в тот раз сыграл не очень хорошо. Однако он не стал нас разделять. И он оказался прав, как всегда. Вскоре мы нашли общий язык и начали забивать.
В начале декабря меня вызвали во вторую сборную СССР. Мы заменили команду ЧССР на международном московском турнире. Сразу после окончания турнира меня вместе с Михайловым и Петровым пригласили в основную сборную на 2 выставочные игры с Канадой. 6 декабря я дебютировал в первой игре, а на следующий день сыграл вторую. Вместе с Борей и Володей мы показали неплохую игру. Думаю, теперь нас можно назвать полноценной тройкой. Прошло всего два месяца с начала работы нашей тройки, но мы уже понимаем друг друга с полуслова. Я знаю, что они могут предпринять в то или иное мгновение, догадываюсь об их решении, даже если они смотрят куда-то в другую сторону. Точнее говоря, я не столько знаю, сколько чувствую, что сделают они в следующую секунду, как сыграют в той или иной ситуации, и потому в то же мгновение мчусь туда, где ждёт меня шайба, где, по замыслу партнёра, я должен появиться. Да, звучит странно. Но это правда. Я думаю, Тарасов тоже не столько знал, сколько чувствовал, что мне место в этой тройке. Как бы то ни было, я благодарен ему за все, что он сделал и делает, хотя я и не понимаю и половину этих действий.
***
Скоро Новый Год и у нас пять дней без тренировок. Вся сборная ждала этого с нетерпением. У нас давно уже не было отдыха. Я накупил всем домашним подарков. Для этого пришлось пожертвовать одним выходным, но оно того стоило. Я еще в Канаде купил подарок для мамы. Конечно, гостинцы оттуда тоже были, но этот подарок был особенным. Я не очень разбираюсь в моде, но я попросил нашу переводчицу помочь мне и купил маме платье. Вечернее платье из искрящейся шелковой ткани. Анна назвала эту ткань «галактика» и сказала, что у платья "модный полуприлегающий силуэт с небольшим расширением к низу" и что "мелкие рюши на нем не только подчеркивают основные линии платья, но и придают эффект". Какой эффект я так и не понял, но подумал, что маме понравится. Так вот, к этому платью требовались туфли, которые я не успел купить в Канаде. Поэтому я взял свою зарплату и пошел по рынкам Москвы. После целого дня ходьбы я наконец нашел красивые туфли в одном из прилавков на Арбате. Отцу я приготовил заграничный коньяк и сигары. Таньке я купил настоящие кожаные сапожки. И всем остальным родственникам я накупил всяких полезных мелочей. И хотя у нас были немаленькие премиальные, денег после этих покупок у меня почти не осталось. И я уже засобирался домой, когда увидел на прилавке большой коричневый кожаный блокнот. Почему-то сразу подумал о Тарасове. Он ведь почти все время что-то пишет. И всегда на каких-то тетрадках, бумажках, блокнотиках, газетах. А вот такой капитальной вещи с большим количеством листов, качественным переплетом и закладкой я никогда у него не видел.
В общем, через несколько минут я обнаружил, что отдал за этот блокнот почти все оставшиеся деньги. Не знаю, что на меня нашло. Ругая себя на чем свет стоит, я поехал домой. Дома никого не было. Танька была у подруги. Отец на работе. Мама, скорее всего, в магазине. Я зашел в свою комнату. Положил все купленные подарки к остальным и достал блокнот, купленный для Анатолия Владимировича. И как я его подарю? Просто подойду к нему и отдам? И где я его найду? Он, скорее всего, к дочерям поедет. А после праздников, на тренировке, дарить будет неудобно. Зачем вообще было тратить последние деньги на эту бессмысленную покупку? Он все равно не примет его. А почему это? Я что не имею права сделать подарок своему тренеру? Это ведь не взятка, не попытка подольститься, подкупить, а просто подарок на Новый Год. Окончательно запутав себя такими мыслями, я оделся, схватил блокнот и поехал на стадион.
На стадионе не было никого из хоккеистов. Только сторожа да уборщики. А чего я собственно ожидал? Я решил немного посидеть в зале. Начал смотреть на лед. Мне всегда здесь легче думалось, а сейчас мне многое надо было обдумать. Почему это я купил Анатолию Владимировичу подарок? Почему я вообще так много о нем думаю? Да, конечно, хоккей занимает главное место в моей жизни, а Тарасов - мой тренер. Но это ведь не объясняет моего интереса и желания понять. Как сказал Гусь, тренера не надо понимать, в него надо верить. Тогда почему? Поток моих мыслей прервал знакомый голос.
- Харламов, ты чего здесь торчишь? По тренировкам соскучился? Дуй быстрей домой, пока я не запряг тебя помогать уборщикам. Нечего здесь торчать, людям мешать, - через строгость в его голосе явно прорывались легкое веселье и недоумение.
- Эм... Анатольвладимыч, я вот вам подарок на Новый Год принес. Вы же много пишете, а в "Тактике хоккея" вы писали, что некоторые ваши статьи были потеряны из-за того, что пропали некоторые ваши тетради. И я подумал, что если у вас будет специальный блокнот, вам будет легче... - на последних словах я окончательно покраснел, начал лепетать и, оборвав себя на полуслове, вручил ему свой подарок.
- Даже не знаю, чему удивляться больше. Тому, что ты сделал мне подарок, тому, что читал мою книгу, или тому, что думал? - на последних словах меня залило краской уже не смущения, а обиды. Ну что за человек? Ему тут подарок делают, а он стоит обзывается!
Я уже хотел было ответить, как он сказал.
- Удивил ты меня, Валера. Ну что ж. Спасибо, мне и вправду нужна была записная книжка, - он протянул мне руку. Я поднял глаза и увидел улыбку Тарасова. Удивился. На автомате ответил на рукопожатие.
- Да не за что, Анатолий Владимирович.
- И тебя с Новым Годом, Валера. А теперь иди домой. И не смей опаздывать на тренировку четвертого числа! - ух, а то я уже подумал, что тренера подменили.
- Так точно, тренер, - я шутливо отдал ему честь. Тарасов улыбнулся и ушел. Все-таки странный он человек. Эх, не понять мне его никогда. Ну и черт с ним. Главное, что подарок понравился.
Глава 5
POV Тарасова.
1969, март. Стокгольм.
Тридцать шестой чемпионат мира и одновременно сорок седьмой чемпионат Европы по хоккею с шайбой перенесли в Стокгольм, хотя ранее было запланировано, что местом проведения чемпионата мира и Европы по хоккею с шайбой будет Прага. Но 21 августа 1968 года в Чехословакию вошли советские войска и Международная хоккейная федерация перенесла мировое первенство в Стокгольм, опасаясь беспорядков во время матчей. Честно говоря, я не понимаю, зачем было вводить туда наши войска. Внутренние дела ЧССР - это внутренние дела ЧССР. Да, понятно, что угроза коммунистической партии со страны демократов была довольно-таки серьезной и требовала внимания, но зачем сразу войска вводить? Я не люблю политику, а еще больше не люблю в ней копаться, но то, что действия правительства негативно влияют на отношения между Советским Союзом и Чехословакией, в частности, на возможность проведения чемпионата в Праге, меня раздражает. И решение Международной хоккейной федерации тоже не вызвало у меня особого восторга, хотя я понимаю, что беспорядки нам нужны меньше всего. Порядок должен быть всюду. Как бы то ни было, сейчас мы в Стокгольме.
Схема проведения чемпионата была изменена. В сильнейшей группе А осталось только шесть команд, а не восемь, как в предыдущем розыгрыше, которые играли между собой в два круга. Это было сделано для того, чтобы в этом турнире играли только примерно равные по силе команды, что увеличивало интригу и зрелищность матчей. Чемпиона Европы с этого года решено было определять с учётом матчей только европейских сборных между собой. Также нововведения коснулись и турниров групп В и C. Они с этого года проводились в других местах от сильнейшей группы и в другое время. Было решено, что на смену двум слабейшим командам группы В должны прийти две сильнейшие команды группы C, тогда как в сильнейшую группу попадал только победитель группы В. На его смену приходила команда, занявшая последнее место в группе А. Не то, чтобы эти нововведения очень мне нравилась, но они, по крайней мере, сделали игр интереснее. Особенно мне понравилось сокращение в группе А. Наверное, не надо объяснять почему.
Однако, правила пришлось опять изменить. Представители североамериканского хоккея показали очень низкие результаты. Сборная Канады, уступив во всех шести матчах своим прямым конкурентам, сборным СССР, Швеции, Чехословакии, решила бойкотировать следующие розыгрыши чемпионата, до момента разрешения ИИХФ принимать участие в чемпионате профессиональным хоккеистам. Меня, кстати, всегда сбивало это с толку. Почему интриги пробрались и в мир спорта? Почему вместо того, чтобы играть в хоккей и пытаться улучшать качество игры, ИИХФ и НХЛ продолжают выяснять, кто из них лучше? Не лучше было бы отбросить все эти нелепые споры и на льду выяснять, кто прав, а кто нет? Но это я опять ударился в политику. В общем, хотелось бы, чтобы в будущем можно было играть с лучшими командами, а потом не выслушивать язвительные заявлении о победе из-за отсутствия той или иной команды. Но тем не менее, я все равно не ожидал, что Канада объявит такой бойкот. Вот результаты сборной США были ещё хуже: она проиграла все матчи и вылетела в группу В, однако в отличие от них, от участия на будущий год не отказалась. Короче, этот чемпионат принес немало проблем и головной боли.
Помимо политических и организационных проблем, в этом чемпионате было немало проблем, связанных с игрой. Точнее, даже не проблем, а интриг. Наша советская сборная, сборные Швеции и Чехословакии сравнялись по очкам. Поэтому во внимание были приняты шайбы, заброшенные и пропущенные - сначала во встречах между призерами, затем - все. Таким образом, если бы шведы забили в последнем туре в ворота сборной Чехословакии ещё хотя бы одну шайбу, чемпионами могли бы стать они. В конце концов, чемпионом в седьмой раз подряд стала наша сборная, установив тем самым новый рекорд чемпионатов мира по хоккею с шайбой, до этого принадлежавший канадцам. Это не может не радовать, но я все еще не очень доволен самим чемпионатом.
Однако, еще больше я не доволен своей командой. Они могли играть и лучше, хотя то, что они показали сейчас, тоже было неплохо. Особенно приятно меня удивил Харламов. Фирсов, конечно, тоже был молодцом, но он то в сборной давно, а Валера еще совсем новичок. Мы и в сборную его взяли только из-за того, что он и его тройка хорошо проявили себя в товарищеских матчах со сборными Канады и Финляндии, особо не надеясь на значительный успех. Но ведь смог мальчишка войти в шестерку самых результативных игроков? Смог! Не зря я гонял его до седьмого пота. Не зря. Даже не особо способный человек при больших усилиях можно чего-нибудь добиться. А Харламов - человек больших способностей. Выдающихся. Знаю, что пока рано что-то говорить, но моя интуиция редко меня подводила. Это как с тем же Фирсовым или Мишаковым.
Но есть одно но. В предпоследнем матче Харламов сначала забросил шайбу в ворота соперника, а потом отдал передачу прямо на клюшку сопернику в своей зоне, что привело к голу в ворота сборной СССР. Та шайба оказалась решающей. После матча мы с Аркадием Ивановичем вынуждены были объявить виновными в поражении Харламова и вратаря Виктора Зингера. Однако, в целом, Харламов, как я и хотел, начал больше думать головой. В нем появилось больше доверия к игрокам в команде, он наконец начал уделять больше времени тактике и стратегии игры. Даже книжку мою прочитал. И как пострел успел? Я же их всех до потери сознания гоняю. А он книжки читает. И подарок мне купил. Мелочь, а приятно. Ну, как, мелочь? Подарок был довольно-таки продуманный и внушительный. Теперь я всюду его ношу с собой. Не то, чтобы я был настолько тронут подарком. Просто действительно удобно, когда под рукой всегда есть где записать ту или иную мысль. Благодаря этому, работа над "Хоккеем грядущего" продвинулась значительно вперед. Наверное, скоро можно будет отдавать рукопись в редакцию.
Что-то я отвлекся от темы. В общем, год начался не настолько хорошо, как хотелось бы, но довольно-таки неплохо. Вот таблица игр, проведенных до нынешнего момента:
19.01.69. Торонто. СССР — Канада — 4:2.
21.01.69. Ванкувер. СССР — Канада — 7:0.
22.01.69. Виктория. СССР — Канада — 8:3.
24.01.69. Оттава. СССР — Канада — 10:2.
26.01.69. Виннипег. СССР — Канада — 4:2.
28.01.69. Виннипег. СССР — Канада — 3:2.
30.01.69. Оттава. СССР — Канада — 10:4.
31.01.69. Лондон. Канада. СССР — Канада — 6:5.
02.02.69. Квебек-Сити. СССР — Канада — 7:4.
07.03.69. Тампере. СССР — Финляндия — 7:1.
08.03.69. Хельсинки. СССР — Финляндия — 2:2.
15.03.69. Стокгольм. СССР — США — 17:2.
16.03.69. Стокгольм. СССР — Швеция — 4:2.
18.03.69. Стокгольм. СССР — Канада — 7:1.
19.03.69. Стокгольм. СССР — Финляндия — 6:1.
21.03.69. Стокгольм. СССР — ЧССР — 0:2.
23.03.69. Стокгольм. СССР — США — 8:4.
24.03.69. Стокгольм. СССР — Швеция — 3:2.
26.03.69. Стокгольм. СССР — Финляндия — 7:3.
28.03.69. Стокгольм. СССР — ЧССР — 3:4.
30.03.69. Стокгольм. СССР — Канада — 4:2.
Теперь до ноября у сборной пока нет матчей. Поэтому все мы можем вернуться в свои клубы. Конечно, тренировки сборной все еще будут, но уже не так интенсивно, как до сегодняшнего дня. Можно будет вернуться к полнокровным тренировкам ЦСКА, а не то они, небось, совсем уже распоясались. А пока можно немного отдохнуть, расслабиться.
***
1969, апрель. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Да как они могли? Без моего ведома присвоить звание заслуженного мастера спорта перворазряднику Харламову? Да и вообще всей тройке? Это же каким ослом надо быть, чтобы не спросить тренера о таком серьезном шаге? Они что там, в своем комитете совсем с ума посходили? Раздавать звания без ведома тренера? Да где же это видано? И что мне прикажете делать? Я что теперь совсем права голоса не имею? Почему они лезут в мою тренерскую работу? А раздача премий и наград - это тоже тренерская работа, кто бы там что ни говорил. Слишком рано данная награда может испортить человека не хуже, чем вообще отсутствие какого-либо поощрения.
Позвонил в этот чертов комитет. Наорал на идиота, принявшего такое скоропалительное решение. На что мне прислали комиссию из избранных членов комитета и прочитали лекцию о такте и умении воздавать игрокам должное. Спорил с ними часа полтора с пеной у рта о том, что я сам должен решать, кто и когда заслужил такие почести. Они сказали, что решение уже принято, знаки уже вручены, сделать уже ничего нельзя. И чтобы я перестал делать из мухи слона. А то, что они портят мне парней своими действиями, ничего не значит что ли? Я, заслуженный тренер СССР, по их словам, веду себя, как неразумное дитя. Я, разумеется, разозлился. Позвал ребят. На Михайлова и Петрова я еще не сильно орал - они в сборной давно, обругал их на чем свет стоит, да и все. Парни затихли. Виновато повесили головы. А вот Валере сильно досталось. Я его отдельно вызывал, орал на него так, что стены тряслись.
А что прикажете делать? Ведь не скажешь ему, что он совсем званий не заслужил. И обратного тоже не скажешь. Но вот остановиться я не смог. Почему это совсем молодому игроку сразу и машину, и квартиру, и звание то дали? А он, хоть и начал думать, ничего не понимает. Копают ведь под меня. Усиленно. А он там со всякими Балашовыми беседы разводит. Ведь неспроста все это. Не люблю политику и интриги. Но куда от них деться то? Приходиться во всем этом барахтаться. А тут еще и он. Доверился ему и как же? Молодой ведь, все и лезут к нему. Задабривают подарками, чтобы меня под монастырь подвести. Я бы сам ведь ему все это дал бы! Но потом! Потом! Он еще слишком молод для всего этого. В пылу злости проговорился про Канаду, о которой только зачатки мыслей и были. А он зацепился. Переспросил. Молодой, да все туда же. И ведь не понял в итоге ничего из того, что я ему сказал. Ничего, кроме Канады. Так и ушел.
И что мне то делать? Как мне таких наивных и глупых мальчишек вести к победе? Как мне их защитить от гнили и тлетворного влияния власть имущих? Как показать им, что надо жить не ради наград, не ради одобрения партии, а ради самого хоккея, ради самих себя? Как мне сохранить их доверие и веру? Как мне донести до них, что все, что я делаю, я делаю для их блага? Что мне сделать, чтобы Валера не повторил историю Сологубова с Трегубовым?
С такими мыслями я и пошел сегодня домой. Эх, Валера-Валера. Не предай меня, как делали это до тебя. Ведь ты уже дорог мне, мальчишка. Вы все мне, как сыновья. Все до единого. Я ведь забочусь о вас, люблю вас больше жизни. И я лишь хочу, чтобы вы взамен доверяли мне и шли за мной. Ведь все мои мысли о вас и хоккее. Ведь я живу вами. И я сделаю все, чтобы вы стали сильнее, выносливее, лучше. Стали теми, кого я вижу в будущем. Только не подведите.
Пэйринг или персонажи: Анатолий Владимирович Тарасов/Валерий Борисович Харламов
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Слэш (яой), Романтика, Ангст, Флафф, Драма, Психология, Повседневность, POV, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC
Размер: планируется Миди, написана 21 страница, 6 частей
Статус: в процессе
Описание: "Жить и играть и делать выбор, Валера, каждый день". (с) Тарасов
Пролог
Пролог
Сердца однолюбов связаны туго.
Вместе навек судьба и полет.
И даже смерть, убивая друга,
Их дружбы не разорвет.
Эдуард Асадов, "Лебеди".
Вместе навек судьба и полет.
И даже смерть, убивая друга,
Их дружбы не разорвет.
Эдуард Асадов, "Лебеди".
Лебеди – однолюбы. Найдя однажды свою пару, они остаются вместе с ней на всю свою жизнь. А если одна из птиц погибает или становится жертвой охотника, партнер не выдерживает одиночества и чаще всего тоже умирает, иногда даже совершая самоубийство. При этом он старается отомстить убийце: поднимается высоко-высоко в небо, потом камнем падает вниз, целясь на обидчика. Тем самым он одновременно сводит счеты и с жизнью, и с убийцей.
1958 год, октябрь. Москва, квартира Харламовых.
Маленький мальчик лет десяти подошел к своей маме, которая гладила белье и напевала под нос песенку "Музыкальный магазин". Фильм "Девушка с гитарой" не достиг популярности "Карнавальной ночи", но Кармен Ориве-Абад, дома просто Бегония, все равно была без ума от Гурченко. Так что с тех пор, как впервые за долгое время они с мужем, Борисом Сергеевичем, сходили в кино, она без конца пела эту песню. Мальчик немного послушал, как она поет, потом все-таки не выдержал и дернул мать за юбку.
- Мам, а это правда, что лебеди убивают сами себя, когда умирает их друг?
- Господи, Валерка! Нельзя так к людям подкрадываться! Я чуть утюг из рук не выронила. Иди отсюда. Не мешай!
Мальчик сразу насупился, обиделся, засопел и начал возмущаться.
- Я не подкрадывался! Это ты ничего не слышишь! Я всего лишь хотел спросить, правду ли сказал Гришка из пятой квартиры. Он сказал, что лебеди убивают себя, когда умирает их друг. Представляешь, им становится настолько грустно от того, что у них больше нет товарища по играм, что они больше не хотят жить, - Валерка так увлекся, что и забыл про свою обиду и начал оживленно пересказывать рассказ своего приятеля. - Они поднимаются высоко-высоко, выше Кремля, а потом падают вниз. И умирают. Я думаю, что Гришка врет. Я вот не стал бы прыгать с Кремля, если бы он умер. Мне, конечно, было бы грустно, но я бы не стал умирать. Ведь тогда бы ты расстроилась и я не смог бы играть в хоккей. Может быть я положил бы ему свою клюшку. Мам, а зачем мертвым кладут в гроб всякие вещи? Ведь они все равно не смогут ими воспользоваться. Тогда я не положу Гришке свою клюшку. Лучше я забью в его честь сто голов. Я очень хочу забить сто голов в его честь, если он умрет. Но я не хочу, чтобы он умер. Гришка ведь никогда не умрет? Он ведь мой друг. Он хорошо играет в хоккей, всегда делится конфетами и никогда не ябедничает. И все равно я ему не верю. Ведь лебеди не падают? У них ведь есть крылья. Мам?
Бегония закончила гладить, убрала утюг и гладильную доску. Она села на диван и с легким весельем посмотрела на своего любопытного сына. Каким же выдумщиком был этот Гришка с их подъезда! Вот опять рассказал Валерке придуманную историю, а тот поверил. Какой же он доверчивый! Конечно, он делает вид, что не верит приятелю, но в его глазах написано такое изумление и радостное возбуждение, что сразу понятно, как он относится к этой выдумке. Ну, не совсем выдумке. И конечно же, даже в таком состоянии сын не мог ни на секунду забыть о хоккее. Никто не хочет играть в хоккей больше, чем Валерка Харламов десяти лет от роду.
- Валер, успокойся. Садись. Никто не убивает себя, когда умирает их друг. Гриша просто хотел тебя немного напугать. На самом деле лебеди могут сделать такое только когда умрет их любимый.
- Любимый? - на лице мальчишки отразилось такое отвращение и недоумение, что его мама не выдержала и засмеялась. - Нет. Так неинтересно. Ладно бы из-за лучшего друга. А тут из-за какого-то там любимого? С другом хоть в хоккей поиграть можно. Или мяч погонять. Или яблок с сада своровать. Или в пиратское путешествие отправиться. А с любимыми что делают?
- Что делают с любимыми? - Бегония опять засмеялась. - Ну, их любят. На них смотришь и сердце радуется. С ними обнимаются. Разговаривают. Ходят в кино. Заводят детей. Таких, как ты и твоя сестра. Вот мы с папой любим друг друга.
- То есть, если бы ты была лебедем и папа умер, ты бы тоже себя убила? - глаза Валерки расширились от испуга и ужаса. - Мама, пусть папа никогда не умрет. Он ведь всегда будет жить?
- Что ты, маленький. Конечно же, я не умру. И папа не умрет, - Бегония обняла своего испуганного сына и поцеловала его в макушку.
- Я не маленький, - Валерка попытался вырваться из маминых объятий. - Значит Гришка врал. Ведь любимый - это ведь не друг? Ведь ты с папой не дружишь. Вы же муж и жена, ведь так? Вот же брехун.
- Почему же? Мы с твоим отцом дружим. Любимый - это твой самый лучший друг. В общем, поймешь, когда вырастешь. И не надо употреблять таких слов. Брехун - не очень хорошее слово, - мать полушутливо упрекнула Валерку.
- Вечно вы так. Поймешь, когда вырастешь. Не говори такие слова. Ты слишком маленький, - мальчик сердито заворчал. - Я вот никогда не заведу себе любимого. И не захочу из-за него умереть.
- Дурачок, у тебя будет не "любимый", а "любимая".
Откуда они могли знать, что оба ошибаются...
1958 год, октябрь. Москва, Центральный парк культуры и отдыха имени Горького.
Несколько дней стояла хорошая погода. В субботу, 11 октября, термометр показал аж 14,5 градусов! Анатолий Владимирович не мог упустить такой шанс. Он давно обещал Нине Григорьевне провести время с Танькой, и у него неожиданно появились два выходных дня. Так что он одел дочку в теплую куртку, взял батон, положил его в портфель вместе со свежей газетой и, взяв Таньку за руку, повел ее в парк Горького. Дочка обожала бывать там. Она играла, ела мороженое или сладкую булочку, бегала, собирала в зависимости от погоды цветы или листья, кормила птиц на Голицинском пруду. А главное, она все это делала вместе со своем любимым папой. Папой, которого она обычно видела только если не спала допоздна или просыпалась очень рано.
В парке было много людей. Выходные и хорошая погода привлекли туда пол-Москвы. Тем не менее Анатолий Владимирович нашел свободное место на берегу и вытащил батон. Он дал кусочек Тане и начал подзывать птиц к берегу. Те, привыкшие к людям и знавшие о том, что они их могут покормить, сразу подплыли. Дочка начала крошить батон и с азартом бросать крошки в пруд. Тарасов смотрел на нее, смеялся и советовал бросать крошки ближе, чтобы погладить птичек, которые начали бороться за еду и подняли громкий гвалт. Вдруг птицы стихли и вперед выплыл лебедь. Грациозный белоснежный лебедь проплыл сквозь толпу крякв, гусей, крачек и прочих менее благородных представителей птичьего царства и подплыл прямо к кромке берега. Он начал клевать крошки, в то время как остальные птицы поплыли к другим людям, бросавшим им еду. Танька от восторга чуть не закричала и попросила отца дать ей еще хлеба. Отец дал и посоветовал быть поосторожнее: лебеди могут покусать, если почувствуют опасность. Когда у Тани кончился хлеб, лебедь поклонился, как будто благодаря за угощение, и поплыл к центру пруда. И только тогда Тарасовы увидели, что его дожидается подруга и три маленьких лебеденка. Лебедь открыл клюв и начал кормить своих птенцов и подругу. Девочка просто засветилась от увиденного и начала трясти отца за руку:
- Папа, смотри-смотри! Лебеди, лебеди! Птенцы. Какие хорошенькие! А можно мне лебеденка?
- Нет, дорогая. Лебеди не живут в квартирах и их очень трудно найти. А если ты хочешь одного из этих птенцов, то я вынужден тебя огорчить. Самец лебедя ревностно оберегает свою пару и детенышей. Защищая семью, он может напасть на человека, если тот подойдет слишком близко. Лебединая семья никогда не разлучается: они вместе плавают, добывают пищу, строят гнездо, улетают в далекие и теплые страны. Детей они тоже воспитывают вместе. Хотя малыши и самостоятельные с самого рождения, но с родителями остаются длительное время. Они очень похожи по своему поведению на людей.
- Пап, ты не прав. Вы же с мамой всегда разлучаетесь и никогда ничего вместе не делаете. Это значит, что она не твоя пара и что ты ее не любишь?
- Танька, что ты? Конечно же я люблю маму. Твоя мама - моя пара на всю жизнь.
Откуда он мог знать, что ошибается, а его не по годам смышленая Танька сказала правду.
Глава 1
Глава 1. Никто не хочет играть.
Только в юности играют
Так светло и звонко трубы,
Лишь у юности бывают
Нецелованные губы.
Эдуард Асадов, "Только в юности играют".
Так светло и звонко трубы,
Лишь у юности бывают
Нецелованные губы.
Эдуард Асадов, "Только в юности играют".
POV Тарасова.
1967 год, октябрь. Москва, стадион ХК ЦСКА.*
Дружеский матч с командой «Сибирь». ЦСКА лидирует. Кулагин указывает на пару, сидящую в штрафниках. Говорит что-то о перспективе и таланте. Советует к ним присмотреться. Это мне. Лет двадцать как уже заслуженному мастеру спорта. Заслуженному тренеру СССР вот уже десять лет и почти столько же тренеру сборной СССР. Автору книги "Тактика хоккея". Ухмыляюсь. Ну, ладно. Посмотрим.
Нападающий низковат. Рост 168, не больше. Движется хорошо. Неплохо обводит. Но совершенно не умеет играть в команде. Вон, приятель уже горло сорвал, пытаясь привлечь к себе его внимание. Вот комплекция приятеля намного лучше приспособлена для хоккея, но нет в нем динамики. Он защитник, но нельзя же так стоять! И это наши перспективы? И вот это вот талант? Пообтесать его надо. Не доросли еще до ЦСКА. Словно в ответ на мои мысли, рядом приземлился нападающий.
- Ну, что? Трудно в одиночку голы забивать, да? - не смог удержаться от насмешки я. Эх, через год уже пятьдесят стукнет, а веду себя как мальчишка.
- Ага? Играть никто не хочет. Самому все приходится делать, - нападающий хорохорится, напускает на себя важный вид. А он забавный.
- Золотые слова. Вот сейчас товарищеский матч в Японии. Просто некому ехать, - не прекращаю подкалывать паренька я.
- Как некому? - и взгляд такой доверчивый, открытый. И куда только подевался весь гонор?
- Ну, никто же не хочет играть. Хоть самому на лед выходи, - продолжаю я.
- Нет. Я хочу. Я могу, - вид у мальчишки такой, будто готов прямо сейчас в самолет сесть.
- Как фамилия?
- Харламов - моя фамилия.
- И что прям в Японию поедешь? - спрашиваю я. Эх, надо завязывать с этим. Детям врать нехорошо.
- Да хоть куда, - а вот этого ему говорить не стоило. Ведь и вправду "хоть куда" могу отправить.
- Хм. И дружок твой поедет?
- Конечно поедет. Поедешь, Гусь?
- Поеду. А куда? - улыбаясь, спросил юноша без правого зубца. Мальчишки. Забавные. Аки воробьи.
- Анатолий Владимирович, пришло подтверждение. Вылет в Токио послезавтра. В аэропорту надо быть к пятнадцати часам, - очень кстати подошел человек из администрации спортивного комитета. Теперь уж парни точно на крючке.
- Хоть куда говоришь? - спросил я, думая о чебаркулинской "Звезде", тренер которой, Альфер, недавно просил у меня игроков. В шутку конечно, но почему бы нет?
- Ага.
- Ну, если врешь, гляди, - ткнул в него указательным пальцем и не удержавшись засмеялся. Мальчишка, не знаешь ты на что подписался.
Еду домой. Думаю по дороге о своем дурацком, детском поступке. Мальчишке от силы двадцать. Мне почти пятьдесят. Я - отец двух уже взрослых дочерей. Ну, как взрослых? Таньке двадцать один скоро стукнет. Еще сама ребенок, а уже тренерствовать пытается. Конечно же, пока ничего не получается. Где же это видано на лед в шубке выходить? Говорю же: ребенок. А этот мальчишка, скорее всего, даже младше, чем моя Танька. А я его обманул. Ну, как обманул? Ввел в заблуждение. Говорила мне Нина Григорьевна, не издевайся над детьми. Но когда я ее слушал? "Никогда," - пищит внутренний голос. И что в итоге? Она ушла. Уже два года прошло. Не то, чтобы моя жизнь сильно изменилась. Все те же шестнадцать и более часов на работе. Вечные командировки. Выезды с командой. Почти дома не появляюсь, как и раньше. Только вот сейчас дома никто не ждет. Да и квартира уже не та. Старую Нинке с Танькой оставил. Галка вот сама уже замужем. Отдельно живет. Дочерей только по выходным и вижу, и то если работа позволяет. Таньку я хоть иногда на льду навещаю, а вот Галку только когда в гости приезжает и продуктов привозит. Кстати, что бы сегодня поесть? Вроде бы остался еще галкин грибной суп, который она в прошлый раз привезла. Хорошо. В магазин заезжать не надо. Да и какой магазин сейчас может быть открыт? Время уже девять часов.
1967 год, октябрь. Москва, аэропорт Шереметьево.
- А вы куда собрались? - услышал я, когда Рагулин жаловался мне на недостатки новой хоккейной формы.
- Анатолий Владимирович, эти тоже в Японию собрались, - сказал Фирсов.
Я обернулся и увидел мальчишек, которые думали, что поедут в Японию. И ведь не побоялись. Пришли. И смотрят на меня, как баран смотрит на новые ворота. Один с широкой улыбкой, без зуба, одетый в оранжевую вязаную шапочку, а другой маленький, воинственный, с подбитым глазом и забавной ушанкой. Что же это вас, воробушки, в Японию понесло? Неужто вы думали, что я могу зеленых юнцов куда-нибудь отправить? Ну, раз пришли - отправлю. Не зря же вчера Владимиру Филипповичу позвонил. Он мужик хоть и излишне добрый, но в хоккее разбирается. Мягкий, но не мямля. В общем, хороший тренер. Еще немного стали - и взял бы к себе тренером. А так, у меня для доброты и мягкости и Кулагин есть.
- А, не, ребят. Вы в Чебаркуль. Там вас ждут уже. Я договорился, - надо было видеть его ошарашенные глаза. Харламов подхватил сумку и подошел ко мне.
- Анатолий Владимирович, подождите. Какой Чебаркуль? - светились недоумением его глаза.
- Город такой на Урале. Хорошая команда "Звезда", хороший тренер, поиграете, обобьетесь там.
- А Япония? - в глазах мальчишки тоска и недоверие. И почему-то обида. Господи, я же его не на Камчатку высылаю. И даже не в Сибирь. Всего лишь на Урал.
- Ну, вот в Японию кое-как нашел ребят, - сборная залилась смехом. И вправду, не их же к черту на кулички посылают. - А вам придется в Чебаркуль. Лады, - я собрал парней и пошел на регистрацию.
Сзади остался потрясенный Харламов и его друг, кажется, Гусев. Поедут или нет? Конечно же поедут. Обиделись, по глазам вижу, но ослушаться не посмеют. Слушаются, но не понимают. Ведь как им, дурачкам, объяснишь, что талант обрабатывать нужно? Что просто так ничего не дается? Что надо поработать? И не скажешь ведь им, что для их блага я это делаю. Я и сам то в этом не уверен. Не факт, что из этой затеи выйдет что-то путное. Но вдруг из них что-нибудь да и выйдет? Тем более, там, где их не будут задвигать парни из команды ЦСКА, они смогут найти свой стиль игры, определиться с ним. А вот конкуренцию, необходимую для его шлифовки, они смогут получить и после поездки в Чебаркуль, здесь. Но конечно для этого они должны хоть чему-то там научиться. И лучше всего было бы, если бы Харламов научился больше доверять команде. Главное, чтобы он не раскис и не забросил тренировки. А то по его взгляду нетрудно определить, что он зол, расстроен и искренне не понимает моего поступка.
Харламов ведь не знает, что я дал указание главному тренеру «Звезды» Владимиру Альферу: - «Вы должны создать ему условия для ежедневных трёхразовых тренировок. В календарных встречах Валерий должен проводить не менее семидесяти процентов времени на льду независимо от того, как складывается игра». И он подавно не знает о том, что его ждет, если он сможет пройти это испытание. То ли еще будет...
*Матч с командой «Сибирь» - знаю, он был в Новосибирске. Но это художественное произведение. Из биографии здесь будут только отдельные кусочки. Больше ссылок на различия фанфика и реальной или киношной жизни не будет. Я Вас предупредила. И да, у меня Нина Григорьевна и Анатолий Владимирович развелись. И это лишний раз доказывает, что работа написана по фильму, а не по реальным людям. Ибо в реальности, хотя свечку я и не держала, эта пара была почти идеальной и было бы грех ее порочить. А вот экранный Тарасов, мой дорогой и любимый Меньшиков, очень даже похож на разведенного. Еще бы сидит в квартире один-одинешенек. За весь фильм ни одного упоминания о жене или дочерях.
Глава 2
Глава 2. Чебаркуль.
Какие б ни грозили горести
И где бы ни ждала беда,
Не поступайся только совестью
Ни днем, ни ночью, никогда!
Эдуард Асадов, " Именем совести ".
И где бы ни ждала беда,
Не поступайся только совестью
Ни днем, ни ночью, никогда!
Эдуард Асадов, " Именем совести ".
POV Харламова.
1968 год, март. Чебаркуль.
Почему он так со мной поступил? Прошло уже больше четырех месяцев, а я до сих пор не понял. Да, конечно, в начале я просто злился и думал, что он просто меня наказывает. А тут еще новая команда приняла нас не очень хорошо и дружелюбно. Я впал в депрессию. А чего вы ожидали? Хоккей - моя жизнь. А его у меня отняли. Точнее, я думал, что отняли. Тяжелые мысли то и дело всплывали у меня в голове, я хотел все бросить, уехать домой, пойти работать на завод или служить в армию. Я думал, что раз Тарасов изгнал меня сюда, значит, я не настолько талантлив, как думал. Я ходил на игры и тренировки просто по инерции. Особой активности не проявлял. Все чаще сидел на скамейке запасных. Шел в свою комнату, ел, заваливался на кровать и долго лежал, уставившись в потолок.
Потом была пьянка с Гусем. Мы напились на банкете, устроенном непонятно чем довольными однокомандцами. На следующий день я впервые в жизни пропустил тренировку. Меня вызвал на разговор Владимир Филиппович. Хоть он и не Тарасов, но мужик хороший. Он ругал меня за то, что я подвожу команду и себя. Он сказал, что пропивать талант нехорошо. Что если я так уж люблю хоккей, то почему я не проявляю к нему уважения, позволяю себе пропускать тренировки и так далее где-то два часа. И мне действительно стало очень стыдно. Ведь он был прав. Ведь хоккей не зависит от того, где в него играть. Хоккей - это люди. Хороший хоккей выходит только тогда, когда человек относится к нему с уважением и любовью.
Я пришел в себя. Начал играть нормально. Обнаружил, что в команде немало неплохих игроков. Мы начали выигрывать. Я снова ощутил тот вкус азарта, свободы и счастья, который раньше всегда был при игре. Но помимо него я впервые почувствовал, каково это быть в команде, каково это жить и дышать вместе с ней в одном ритме. Тогда я и начал задумываться над мотивами Тарасова. Он не мог нас отправить сюда из злости или в качестве расправы. Он слишком зрел и опытен, чтобы растрачиваться на такие мелкие поступки. Неужели он хотел, чтобы я научился играть в команде? Но почему тогда Чебаркуль? Ведь это можно было сделать и в Москве. Может он хотел, чтобы я сначала разыгрался, развился здесь? Но не лучше бы было развивать мою технику игры, мой талант там, где уровень игры был бы выше. Да, я помню, что говорил, что хоккей не зависит от места. Но он зависит от людей. А тут нет никого, кто играл бы лучше меня или Гуся или так же хорошо, как любой другой из игроков ЦСКА. Да, они неплохо играют, но не так хорошо, как хотелось бы. В общем, я так и не приблизился к пониманию Анатолия Владимировича. Да и где мне, дураку, понять великого тренера Тарасова?
Тем не менее, я начал получать удовольствие от процесса. Команда стала относиться ко мне лучше. Они приняли нас с Гусем. Местная публика полюбила меня. 34 шайбы за 40 игр. Я никогда раньше столько не играл и столько не забивал. Команда уважала меня, у меня даже появились приятели. А в прошлом месяце, в конце февраля, на календарной встрече с ЦСКА нам удалось свести игру в ничью. Альфер радовался, как ребенок. В Чебаркуле нам устроили целый праздник. Для них ничья с ЦСКА - это одна из величайших побед, а я все не мог смириться с мыслью о том, что я мог быть в противоположной команде. А этот выкрик Тарасова: "Харламов, а ты чего встал? Иди туда!". Значило ли это то, что он принял меня в свою команду, что он решил дать мне шанс? Я ломал над этим голову несколько дней. И как оказалось, это действительно было так. В начале месяца меня и Гуся вызвали в Москву. Точнее, Тарасов вызвал нас к себе. Скоро мы поедем домой. Но до отъезда, мы с Сашкой сыграли последнюю игру со "Звездой". Выиграли. Команда получила повышение в классе. Вы бы видели счастливые лица нашей команды и нашего тренера! Хотя они и были опечалены нашим отъездом, но сделали все, чтобы поддержать нас.
Они устроили нам прощальный банкет, надарили местных сувениров, пожелали удачи, славы и любви. Тосты поднимались один за другим. Кончилось все тем, что сейчас мы с Гусем тащим Владимира Филипповича к нему домой, так как все, кроме нас, включая тренера, пьяны в стельку. Мы же не можем позволить себе пить, потому что завтра нам придется встать под ясные очи Анатолия Владимировича. А если мы будем хотя бы чуточку пьяны, он не дай Бог, отправит нас обратно сюда. Конечно, было бы немного неловко не пить вместе со всеми, когда за нас поднимали тосты. Поэтому мы нашли пустую бутылку водки, налили туда воду и пили ее. Хорошо, что с нами ее пил только Альфер, который знал, что нам нельзя пить. Тем не менее, он пил не только нашу воду, но и основательно приложился к коньяку, подаренному ему командой в честь повышения класса. Так что сейчас он может еле волочить ноги и петь какие-то пьяные песенки. Хорошо, что у нас неплохая силовая подготовка, а то бы мы его ни в коем случае не дотащили бы. Он, конечно, мужик отличный, да и тренер хороший, но вес у него немаленький. Тарасов был бы вдвое, если не втрое, легче. Одни кожа да кости. Тьфу, ты, опять про Тарасова думаю. Что же он нам скажет? Хорошо хоть ждать долго не придется. Завтра домой.
1968 год, март. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Мы приехали домой. Сборная ЦСКА приняла нас с шутками и прибаутками - они еще помнили инцидент с Японией. Меня даже называют Чебаркулем. А Гуся почему-то называют как обычно просто Гусем. А я вот Чебаркуль. Ну, я не против. Чебаркуль - хороший город, и люди там добрые живут. Как бы то ни было, в команду нас приняли. Конечно, они пока еще через раз вспоминают Японию, подшучивают над нами, прячут нашу одежду и все такое, но в целом, ребята они отличные. И большинство играют просто великолепно. У них есть чему поучиться. Взять хотя бы Петрова. Он физически хорошо развит, настойчив и умеет вести силовую борьбу лучше всех в команде. Помимо этого у него потрясающе мощный бросок. Хотел бы я этому у него научиться или хотя бы просто побороться с ним. Однако Анатолий Владимирович все еще не допускает меня к тренировкам.
Я просто сижу и смотрю, как сборная ЦСКА тренируется. И я опять не понимаю, зачем Тарасов это делает. Зачем вообще было меня вызывать, если я лишь смотрю как другие тренируются? Вызвал бы только Гуся, раз его одного и допускает к тренировкам. Уже целую неделю я сижу на лавочке и ничего не делаю. Не понять мне Анатолия Владимировича. Хорошо хоть после тренировок сборной я могу сам с собой потренироваться, а он в это не вмешивается. Знаю ведь, что он в кабинете своем сидит. Что делает - непонятно. Нет, конечно, я знаю, что он продумывает стратегию, составляет планы тренировок, пишет статьи и книги, но почему здесь? У него что дома нет? А ведь вроде бы был женат, да и дети у него есть. Недавно вот видел дочку его, Таню. Она вроде бы тоже тренером работает. Так почему же Анатолий Владимирович не идет домой? В крайнем случае, думаю, у него и там есть рабочий кабинет. Правда, я что-то слышал про то, что жена от него ушла. Но я тогда подумал, что врут люди. Мало ли кто о чем болтает. А Тарасов ведь мужик честный, видный и вряд ли обижал бы свою жену. Тем более, что я уверен, что всю свою строгость он вымещает здесь, на своих игроках. Так с чего же мне было верить сплетням? Но судя по тому, что сейчас уже девять часов вечера, а в его кабинете все еще горит свет, скорее всего, мне не врали.
Кстати, почему бы не зайти к нему и не спросить о причинах моего отстранения от тренировок? Сейчас мы одни и он вряд ли уйдет от ответа. Я подхожу к его кабинету и собираюсь уже постучаться, как он открывает дверь, выключает свет, выходит из кабинета, запирает его и поворачивается ко мне.
- Харламов, марш домой! Ишь ты чего удумал! По ночам тренируется. Чтобы завтра был вовремя. Так и быть, можешь присоединиться к остальной команде.
С этими словами Анатолий Владимирович развернулся и зашагал к выходу. Я очень удивился и смог выдавить из себя лишь: "Так точно, Анатольвладимыч! До завтра!". Он лишь помахал рукой и пошел дальше. Нет, никогда мне не понять этого человека. Ну и ладно. Завтра наконец-то настоящие тренировки!
Глава 3
Глава 3. Тебе не больно, Харламов!
Пишут о строгости и о такте,
Что благо, а что для учебы враг.
Твердят, что воспитывать надо так-то,
А вот по-иному нельзя никак!
Эдуард Асадов, " Воспитать человека".
Что благо, а что для учебы враг.
Твердят, что воспитывать надо так-то,
А вот по-иному нельзя никак!
Эдуард Асадов, " Воспитать человека".
POV Тарасова.
1968, март. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Итак, я все-таки был прав, послав Харламова и Гусева в Чебаркуль. Мальчишки поднаторели, развились, стали играть намного лучше, чем раньше. Конечно, я не забывал о них. Звонил Альферу, узнавал об их успехах. Самое интересное, что был момент, когда я подумал, что ошибся, отправив Валеру в "Звезду". Володя сказал, что он совсем не старается, в игре пассивен, приходит на тренировки и выполняет упражнения нехотя, без энтузиазма. Также он сказал и про то, что Гусев сходу начал отлично играть в защите. Правда, потом они один раз вообще не явились на тренировку. Если честно, я был разочарован. Подсознательно я ожидал от форварда большего. Я никому бы не признался, но маленький, упрямый, напористый Харламов мне нравился. Но меня многие подводили в этой жизни. И я подумал, что он еще один из огромной череды моих разочарований. К счастью, я ошибался.
Однажды позвонил обрадованный Альфер и с радостью сообщил о кардинальном изменении поведения Харламова. Он начал тренироваться так, как будто скоро будет участвовать, самое меньшее, в чемпионате мира. Он бегал по утрам без указания тренера, таскал тяжести и заставлял то же самое делать членов команды. Точнее, не заставлял, а вел за собой. В игре он стал очень активным, быстро сработался с командой, проявил неплохие лидерские качества. Он забивал голы почти в каждой игре. И все больше доверял другим игрокам. Харламов научился отступать и отдавать пас другому члену команды, если у того было больше шансов забить. Все это мне говорил Альфер. В его изложении Харламов был чуть ли не лучшим хоккеистом в истории человечества. Я относился к этому с изрядным скептицизмом, но все же в душе радовался, что мальчишка то не сломался. Однако я все-таки не верил до конца словам Володи. Да, он играет неплохо, но чтобы сырой полуфабрикат стал полноценной котлетой за столь короткий срок?
Котлетой он таки не стал. Однако играл он намного лучше, чем до этого. Да и стиль игры у него изменился, он стал более настойчивым, еще более юрким и наконец-то хоть немножко стал думать головой. Но больше всего мне понравилось, что мальчишка теперь не был на поле сам по себе. Он успевал делать подачи, забивать голы, прикрывать парней из команды, атаковать противников и время от времени отдавать инициативу в чужие руки. В итоге, наш товарищеский матч закончился ничьей. ЦСКА чуть ли не проиграл чебаркулинской "Звезде". А мальчишка - молодец. Я решил, что пора довести его до готовности. Приехал домой. Позвонил Альферу и сказал, что забираю парней обратно.
1968 год, март. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Мальчишки приехали. Решил немного попридержать Харламова. Гусев проявил себя, как хороший защитник и отличный командный игрок, а насчет Валеры я еще не уверен. Надо, чтобы он увидел, как играют другие ребята, посмотрел на технику их игры, немного освоился. А то так сходу он может и не сработаться с командой. Вон сколько ему времени для "Звезды" понадобилось. Да и пыл ему нужно поумерить. Слишком горячий, вспыльчивый, нетерпеливый. Это, конечно, иногда хорошо для игры, но ему необходимо развить свою новообретенную способность думать головой.
Итак, Харламов сидел на скамейке и смотрел, как тренируются другие члены сборной, включая его недавнего "товарища по несчастью" - Александра Гусева. С каждым днем он становился все мрачнее и нетерпеливее. Но молчал и только изредка кидал на меня просительные, полные нетерпения взгляды. Я даже начал жалеть парня. Вон сколько желания, а играть не дают. Я уже хотел было после пары дней выпустить его на лед, но потом увидел, как он поздно вечером тренируется сам с собой. А я ему что говорил? Правильно. Сидеть и смотреть. А что бывает за непослушание тренеру? Правильно. Наказание. Так что я решил, что придержу его на скамейке дольше, чем хотел в начале. Поэтому я не стал его гнать. Главное, что в девять он уходил домой, а утром был на тренировке. Откуда я это знаю?
Ну, я люблю оставаться на работе допоздна. Точнее, мне приходится это делать. А что? Здесь кабинет, столовая, душ, комната отдыха. Была бы моя воля, я бы здесь ночевать оставался, так ведь нельзя. Узнают - засмеют или того хуже, пожалеют. А чего меня жалеть? Да, я живу один и дома меня никто не ждет. Но зато я могу полностью посвятить себя работе. Роскошь недоступная многим, если уж не всем. А мне то хорошо. Ухожу и прихожу домой, когда хочу. Никто не ворчит и не попрекает меня этим. Хотя кого я обманываю? Я и вправду жалок. Старик, не желающий возвращаться в пустой, холодный дом. Неудивительно, что я почти поселился на стадионе. Здесь, я чувствую себя, как на работе, что для меня равносильно "как дома". Здесь я забываю об одиночестве, о пустом холодильнике или отсутствии горячей воды.
В один из таких вечеров, спустя неделю после возвращения чебаркулинцев домой, я вышел посмотреть, как тренируется Харламов. Парень был хорош. Только выглядел каким-то усталым. Я решил, что завтра разрешу ему тренироваться с остальными. Негоже члену сборной ЦСКА ходить невыспавшимся и с темными кругами под глазами. Я пошел в кабинет и закончил намеченные на сегодня дела.
Закончив и уже уходя домой, я встретил в дверях Валеру. Сказал ему о своем решении и направился к выходу. Услышал сзади сбивчивое "Так точно, Анатольвладимыч! До завтра!". Усмехнулся про себя и пошел дальше. Эх, Валера-Валера, зря радуешься. Узнаешь ведь завтра почем пуд лиха. Я буду гонять команду до седьмого пота и полного бессилия. То, что ты видел со скамьи - это цветочки. Так. Разогрев. А завтра начнутся настоящие тренировки. По моей собственной системе. Никаких пропусков, опозданий и нытья. Силовые упражнения, упражнения на гибкость, скорость, ловкость и быстроту. Помимо них еще аэробные и анаэробные тренировки, которые обязательны для любого канадца. Строгая диета и строгий распорядок дня. Сон и подъем по звонку.
И не надо говорить мне о пользе мягких, щадящих тренировок и вреде суровых и строгих. Хоккею нужны настоящие мужчины, а трус, как известно всем и каждому, не играет в хоккей. Моя задача - воспитать настоящих булатных хоккеистов, способных играть в любых условиях против любой команды. Мягкие и тактичные тренера пусть идут работать в балетную школу или к фигуристам, раз так хотят работать на льду, а люди сверху, ничего не смыслящие в хоккее и пытающиеся при этом диктовать мне, как учить моих парней, пусть катятся куда подальше. Благо, они не сильно меня достают. Ведь главное для них что? Конечно же победы. А они есть? Есть. И на том с них хватит.
- Ты я смотрю, тоже особо не бегаешь, - огрызнулся Харламов на вратаря.
- Хочешь поменяться? - не остался в долгу Слава.
- Кстати, отличная идея! - вклинился я в разговор. - Слава, ну-ка уйди. Харламов, дай ведро, пошел в ворота. Слав, дай ему клюшку, - свисток неожиданно громко просвистел на стадионе. - Подъем! И запомните, каждый игрок должен уметь защищать ворота, будь то вратарь, защитник или даже нападающий из самого Чебаркуля, - я рассыпал шайбы на льду. - Рагулин - первый, остальные по очереди.
Тот, жалея Харламова, который стоял на воротах без никакой специальной защиты вратаря, сделал слабенький бросок в ворота. Эх, парни! Канадцы не будут вас так жалеть. А ведь вам придется принимать эти удары, если хотите победить. Ведь чем больше таких ударов будет сыпаться на вратаря, тем больше у соперников шансов забить гол. Не жалейте ни себя, ни товарищей по команде, и тогда вам будет намного легче потом.
- Это что такое, Александр Палыч?
- Сживем же молодого, Анатолий Владимыч.
- Начинать.
- Ну, прости, дружище, - Рагулин наконец сделал настоящий удар клюшкой. Остальные начали так же во всю силу лупить во воротам. Валера начал закрывать свое тело руками.
- Что ты там как глист извиваешься? Защищай ворота! Всем телом защищай, как детей своих бы защищал, как родину защищай!
- Все, все хватит! - Харламов даже откинул клюшку.
- Что? Молодой человек, я вас правильно понял? Вы сказали всё? - я не мог поверить своим ушам. И этому человеку я доверился?
- Да нет, сорвалось просто, - Валера взял себя в руки.
- Вот так, дорогие товарищи, мы сейчас чуть было не потеряли выдающегося хоккеиста Харламова. Но на нашу радость, он опять с нами и мы продолжаем упражнение, - я опять дунул в свисток. Кажется, я немного перегибаю палку. Но ничего. Это ему полезно.
- Тебе не больно, Харламов! Радостнее. Веселее, ты в хоккее! - я все-таки перегнул палку. Вот как он трясется. Стало жалко его. Главное, этого не показать. Заканчиваю сеанс закалки мальчишки.
Валера трясется и стонет, как раненый. Ну, да, у моих парней сильный удар. Они это знают и смотрят на Харламова с жалостью и сочувствием. Эх, вам же тоже придется через это пройти.
- Все по очереди на его место.
Долго не мог прийти в себя. Сидел в кабинете. Пил крепкий чай. Зашел Кулагин. Молча подошел, достал из шкафа коньяк, налил нам по рюмашке. Выпили. Он ушел. Я подумал о добавке, но не дал себе слабину. Нельзя мне при такой работе позволять себе больше 50 грамм. Сопьюсь ведь. Но год от года все сложнее. Начал жалеть пацанов своих. Хотя знаю ведь, что кому-кому, а мне нельзя этого делать. Они должны быть уверены во мне. Я должен быть уверен в своих методах. Но вот же, жалею мальчишку. Старею. Или это все из-за Харламова? Черт разберет.
Глава 4
Глава 4. Тренировки.
Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!
Эдуард Асадов, "Я могу тебя очень ждать".
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!
Эдуард Асадов, "Я могу тебя очень ждать".
POV Харламова.
1968, декабрь. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Тренировки были жесткими. Напряженными. Выматывающими. Для меня эти девять месяцев были далеко не самыми легкими в жизни. Я и раньше знал, что тренировки будут трудными, но только после той памятной истории с воротами, я наконец осознал на что подписался. Тогда мне казалось, что Тарасов просто наказывает меня за несдержанность. Но теперь я понял, что это обычная практика в его программе. В его личной подготовительной программе. Он непреклонен, суров и строг. Не дай Бог опоздать на тренировку! Бедняга Фирсов один раз опоздал на тренировку из-за того, что подвозил мать до больницы. Из-за этого ему пришлось неделю оставаться после остальных и убирать лед, и это при том, что он уставал сильнее всех остальных, так как в качестве наказания он должен был еще бегать на десять кругов больше, чем каждый из нас. Так что об опозданиях после этого все забыли. Что уж говорить о пропусках? Если бы кто-нибудь умудрился заболеть, Анатолий Владимирович без сомнения съел бы того живьем. О других причинах пропуска, кроме разве что смерти, и речи быть не может. Тарасов знает о нас все. Иногда мне кажется, что он может читать наши мысли или что он непрерывно следит за каждым из нас. Он всегда знает, что мы ели или что делали в свободное от тренировок время, которое, если честно, почти все уходит на сон. Потому что если не выспишься, тренер устроит такой разнос, что впору бежать из страны. Он строг к нам. Но он так же строг к себе.
И это немного пугает. Он следит за тем, чтобы мы питались и спали правильно, а себя он, кажется, такими вещами не утруждает. Не то, чтобы он сильно похудел или чтобы у него были круги под глазами. Просто под вечер становится видно, каким усталым и осунувшимся он стал. Он не дает нам это заметить. Но я иногда остаюсь после тренировок просто посидеть в зале. Подумать. Иногда вижу его мельком. Тогда я и замечаю слабости у своего тренера. Он, завидев меня, всегда надевает обратно маску силы и строгости, но я то уже видел, что видел. В первый раз это случилось полгода назад. Я забыл шапку в зале. Вернулся за ней. Огляделся. Увидел непривычно пустой и тихий зал. Сел на скамейку. Задумался о поведении тренера, о нашей тактике, о наших тренировках. И не заметил, как в зал вошли Анатолий Владимирович и Борис Павлович. Кулагин отчитывал Тарасова за то, что тот опять проводит слишком много времени на работе. И как ни странно, тот не отпирался. Хотя даже сам факт того, что Борис Палыч говорит с ним таким тоном удивил меня так сильно, что я никак не проявил своего присутствия. Они продолжили свой разговор. Судя по всему, он возникал у них не в первый раз. Тут Анатолий Владимирович заметил меня, наорал и отправил домой. Но с тех пор, я начал воспринимать его по-другому.
Глупо отрицать, что после случая с воротами я злился на него. Конечно же злился. Я решил все списать на его злость или ужасный характер, хотя чувствовал, что там все не так просто. А после того, как я увидел его такого усталого и покорного, я окончательно отказался от своей глупой идеи. Но к пониманию Тарасова я не сильно приблизился. Я начал думать о его поступках. Начал читать книги про хоккей. Прочитал его "Тактику хоккея". Вообще-то, у меня не так уж и много времени на чтение, так что прочитал я пока только ее. Но после нее я действительно, кажется, понял его чуть больше, чем раньше. Я решил было поделиться своими мыслями с Гусем, но тот отмахнулся от меня и сказал, что Тарасова не понять и что в него надо просто верить. Да, но я и так в него верил, а понять его мне очень хотелось. Поэтому я начал еще больше думать о тренере. Что он за человек? Почему он делает так и никак иначе? После этого мне стало намного легче выполнять его задания.
И я начал его понимать. Я даже не обиделся на то, что он вывел меня из тройки Смолина и Блинова. Мы и вправду не подходили друг другу. Я люблю силовую борьбу, а они больше играли в защите или обводке, стараясь не вступать в открытый бой с соперниками. Из-за этого мы сработались не очень хорошо. Тарасов же просто сказал: "Тройка не работает", и отстранил меня из игры. Я тренировался вместе со всеми, но со сборной не играл. Я понимал, что рано или поздно Анатолий Владимирович найдет мне применение. Ведь одно про него я понял точно: он никогда не оставляет инструменты без работы. И я не ошибся. В октябре он вывел меня в одной тройке с Борей Михайловым и Володей Петровым на матч против горьковского «Торпедо». Игру мы проиграли со счетом 0:1 и я в тот раз сыграл не очень хорошо. Однако он не стал нас разделять. И он оказался прав, как всегда. Вскоре мы нашли общий язык и начали забивать.
В начале декабря меня вызвали во вторую сборную СССР. Мы заменили команду ЧССР на международном московском турнире. Сразу после окончания турнира меня вместе с Михайловым и Петровым пригласили в основную сборную на 2 выставочные игры с Канадой. 6 декабря я дебютировал в первой игре, а на следующий день сыграл вторую. Вместе с Борей и Володей мы показали неплохую игру. Думаю, теперь нас можно назвать полноценной тройкой. Прошло всего два месяца с начала работы нашей тройки, но мы уже понимаем друг друга с полуслова. Я знаю, что они могут предпринять в то или иное мгновение, догадываюсь об их решении, даже если они смотрят куда-то в другую сторону. Точнее говоря, я не столько знаю, сколько чувствую, что сделают они в следующую секунду, как сыграют в той или иной ситуации, и потому в то же мгновение мчусь туда, где ждёт меня шайба, где, по замыслу партнёра, я должен появиться. Да, звучит странно. Но это правда. Я думаю, Тарасов тоже не столько знал, сколько чувствовал, что мне место в этой тройке. Как бы то ни было, я благодарен ему за все, что он сделал и делает, хотя я и не понимаю и половину этих действий.
Скоро Новый Год и у нас пять дней без тренировок. Вся сборная ждала этого с нетерпением. У нас давно уже не было отдыха. Я накупил всем домашним подарков. Для этого пришлось пожертвовать одним выходным, но оно того стоило. Я еще в Канаде купил подарок для мамы. Конечно, гостинцы оттуда тоже были, но этот подарок был особенным. Я не очень разбираюсь в моде, но я попросил нашу переводчицу помочь мне и купил маме платье. Вечернее платье из искрящейся шелковой ткани. Анна назвала эту ткань «галактика» и сказала, что у платья "модный полуприлегающий силуэт с небольшим расширением к низу" и что "мелкие рюши на нем не только подчеркивают основные линии платья, но и придают эффект". Какой эффект я так и не понял, но подумал, что маме понравится. Так вот, к этому платью требовались туфли, которые я не успел купить в Канаде. Поэтому я взял свою зарплату и пошел по рынкам Москвы. После целого дня ходьбы я наконец нашел красивые туфли в одном из прилавков на Арбате. Отцу я приготовил заграничный коньяк и сигары. Таньке я купил настоящие кожаные сапожки. И всем остальным родственникам я накупил всяких полезных мелочей. И хотя у нас были немаленькие премиальные, денег после этих покупок у меня почти не осталось. И я уже засобирался домой, когда увидел на прилавке большой коричневый кожаный блокнот. Почему-то сразу подумал о Тарасове. Он ведь почти все время что-то пишет. И всегда на каких-то тетрадках, бумажках, блокнотиках, газетах. А вот такой капитальной вещи с большим количеством листов, качественным переплетом и закладкой я никогда у него не видел.
В общем, через несколько минут я обнаружил, что отдал за этот блокнот почти все оставшиеся деньги. Не знаю, что на меня нашло. Ругая себя на чем свет стоит, я поехал домой. Дома никого не было. Танька была у подруги. Отец на работе. Мама, скорее всего, в магазине. Я зашел в свою комнату. Положил все купленные подарки к остальным и достал блокнот, купленный для Анатолия Владимировича. И как я его подарю? Просто подойду к нему и отдам? И где я его найду? Он, скорее всего, к дочерям поедет. А после праздников, на тренировке, дарить будет неудобно. Зачем вообще было тратить последние деньги на эту бессмысленную покупку? Он все равно не примет его. А почему это? Я что не имею права сделать подарок своему тренеру? Это ведь не взятка, не попытка подольститься, подкупить, а просто подарок на Новый Год. Окончательно запутав себя такими мыслями, я оделся, схватил блокнот и поехал на стадион.
На стадионе не было никого из хоккеистов. Только сторожа да уборщики. А чего я собственно ожидал? Я решил немного посидеть в зале. Начал смотреть на лед. Мне всегда здесь легче думалось, а сейчас мне многое надо было обдумать. Почему это я купил Анатолию Владимировичу подарок? Почему я вообще так много о нем думаю? Да, конечно, хоккей занимает главное место в моей жизни, а Тарасов - мой тренер. Но это ведь не объясняет моего интереса и желания понять. Как сказал Гусь, тренера не надо понимать, в него надо верить. Тогда почему? Поток моих мыслей прервал знакомый голос.
- Харламов, ты чего здесь торчишь? По тренировкам соскучился? Дуй быстрей домой, пока я не запряг тебя помогать уборщикам. Нечего здесь торчать, людям мешать, - через строгость в его голосе явно прорывались легкое веселье и недоумение.
- Эм... Анатольвладимыч, я вот вам подарок на Новый Год принес. Вы же много пишете, а в "Тактике хоккея" вы писали, что некоторые ваши статьи были потеряны из-за того, что пропали некоторые ваши тетради. И я подумал, что если у вас будет специальный блокнот, вам будет легче... - на последних словах я окончательно покраснел, начал лепетать и, оборвав себя на полуслове, вручил ему свой подарок.
- Даже не знаю, чему удивляться больше. Тому, что ты сделал мне подарок, тому, что читал мою книгу, или тому, что думал? - на последних словах меня залило краской уже не смущения, а обиды. Ну что за человек? Ему тут подарок делают, а он стоит обзывается!
Я уже хотел было ответить, как он сказал.
- Удивил ты меня, Валера. Ну что ж. Спасибо, мне и вправду нужна была записная книжка, - он протянул мне руку. Я поднял глаза и увидел улыбку Тарасова. Удивился. На автомате ответил на рукопожатие.
- Да не за что, Анатолий Владимирович.
- И тебя с Новым Годом, Валера. А теперь иди домой. И не смей опаздывать на тренировку четвертого числа! - ух, а то я уже подумал, что тренера подменили.
- Так точно, тренер, - я шутливо отдал ему честь. Тарасов улыбнулся и ушел. Все-таки странный он человек. Эх, не понять мне его никогда. Ну и черт с ним. Главное, что подарок понравился.
Глава 5
Глава 5. Веселее, мы в хоккее!
Конфликт между правдой и между ложью,
Сраженье, где спорят огонь и лед.
Но, как ни стабилен конфликт, а все же
Прогресс неминуем. Процесс идет.
Эдуард Асадов, "Мечта веков".
Сраженье, где спорят огонь и лед.
Но, как ни стабилен конфликт, а все же
Прогресс неминуем. Процесс идет.
Эдуард Асадов, "Мечта веков".
POV Тарасова.
1969, март. Стокгольм.
Тридцать шестой чемпионат мира и одновременно сорок седьмой чемпионат Европы по хоккею с шайбой перенесли в Стокгольм, хотя ранее было запланировано, что местом проведения чемпионата мира и Европы по хоккею с шайбой будет Прага. Но 21 августа 1968 года в Чехословакию вошли советские войска и Международная хоккейная федерация перенесла мировое первенство в Стокгольм, опасаясь беспорядков во время матчей. Честно говоря, я не понимаю, зачем было вводить туда наши войска. Внутренние дела ЧССР - это внутренние дела ЧССР. Да, понятно, что угроза коммунистической партии со страны демократов была довольно-таки серьезной и требовала внимания, но зачем сразу войска вводить? Я не люблю политику, а еще больше не люблю в ней копаться, но то, что действия правительства негативно влияют на отношения между Советским Союзом и Чехословакией, в частности, на возможность проведения чемпионата в Праге, меня раздражает. И решение Международной хоккейной федерации тоже не вызвало у меня особого восторга, хотя я понимаю, что беспорядки нам нужны меньше всего. Порядок должен быть всюду. Как бы то ни было, сейчас мы в Стокгольме.
Схема проведения чемпионата была изменена. В сильнейшей группе А осталось только шесть команд, а не восемь, как в предыдущем розыгрыше, которые играли между собой в два круга. Это было сделано для того, чтобы в этом турнире играли только примерно равные по силе команды, что увеличивало интригу и зрелищность матчей. Чемпиона Европы с этого года решено было определять с учётом матчей только европейских сборных между собой. Также нововведения коснулись и турниров групп В и C. Они с этого года проводились в других местах от сильнейшей группы и в другое время. Было решено, что на смену двум слабейшим командам группы В должны прийти две сильнейшие команды группы C, тогда как в сильнейшую группу попадал только победитель группы В. На его смену приходила команда, занявшая последнее место в группе А. Не то, чтобы эти нововведения очень мне нравилась, но они, по крайней мере, сделали игр интереснее. Особенно мне понравилось сокращение в группе А. Наверное, не надо объяснять почему.
Однако, правила пришлось опять изменить. Представители североамериканского хоккея показали очень низкие результаты. Сборная Канады, уступив во всех шести матчах своим прямым конкурентам, сборным СССР, Швеции, Чехословакии, решила бойкотировать следующие розыгрыши чемпионата, до момента разрешения ИИХФ принимать участие в чемпионате профессиональным хоккеистам. Меня, кстати, всегда сбивало это с толку. Почему интриги пробрались и в мир спорта? Почему вместо того, чтобы играть в хоккей и пытаться улучшать качество игры, ИИХФ и НХЛ продолжают выяснять, кто из них лучше? Не лучше было бы отбросить все эти нелепые споры и на льду выяснять, кто прав, а кто нет? Но это я опять ударился в политику. В общем, хотелось бы, чтобы в будущем можно было играть с лучшими командами, а потом не выслушивать язвительные заявлении о победе из-за отсутствия той или иной команды. Но тем не менее, я все равно не ожидал, что Канада объявит такой бойкот. Вот результаты сборной США были ещё хуже: она проиграла все матчи и вылетела в группу В, однако в отличие от них, от участия на будущий год не отказалась. Короче, этот чемпионат принес немало проблем и головной боли.
Помимо политических и организационных проблем, в этом чемпионате было немало проблем, связанных с игрой. Точнее, даже не проблем, а интриг. Наша советская сборная, сборные Швеции и Чехословакии сравнялись по очкам. Поэтому во внимание были приняты шайбы, заброшенные и пропущенные - сначала во встречах между призерами, затем - все. Таким образом, если бы шведы забили в последнем туре в ворота сборной Чехословакии ещё хотя бы одну шайбу, чемпионами могли бы стать они. В конце концов, чемпионом в седьмой раз подряд стала наша сборная, установив тем самым новый рекорд чемпионатов мира по хоккею с шайбой, до этого принадлежавший канадцам. Это не может не радовать, но я все еще не очень доволен самим чемпионатом.
Однако, еще больше я не доволен своей командой. Они могли играть и лучше, хотя то, что они показали сейчас, тоже было неплохо. Особенно приятно меня удивил Харламов. Фирсов, конечно, тоже был молодцом, но он то в сборной давно, а Валера еще совсем новичок. Мы и в сборную его взяли только из-за того, что он и его тройка хорошо проявили себя в товарищеских матчах со сборными Канады и Финляндии, особо не надеясь на значительный успех. Но ведь смог мальчишка войти в шестерку самых результативных игроков? Смог! Не зря я гонял его до седьмого пота. Не зря. Даже не особо способный человек при больших усилиях можно чего-нибудь добиться. А Харламов - человек больших способностей. Выдающихся. Знаю, что пока рано что-то говорить, но моя интуиция редко меня подводила. Это как с тем же Фирсовым или Мишаковым.
Но есть одно но. В предпоследнем матче Харламов сначала забросил шайбу в ворота соперника, а потом отдал передачу прямо на клюшку сопернику в своей зоне, что привело к голу в ворота сборной СССР. Та шайба оказалась решающей. После матча мы с Аркадием Ивановичем вынуждены были объявить виновными в поражении Харламова и вратаря Виктора Зингера. Однако, в целом, Харламов, как я и хотел, начал больше думать головой. В нем появилось больше доверия к игрокам в команде, он наконец начал уделять больше времени тактике и стратегии игры. Даже книжку мою прочитал. И как пострел успел? Я же их всех до потери сознания гоняю. А он книжки читает. И подарок мне купил. Мелочь, а приятно. Ну, как, мелочь? Подарок был довольно-таки продуманный и внушительный. Теперь я всюду его ношу с собой. Не то, чтобы я был настолько тронут подарком. Просто действительно удобно, когда под рукой всегда есть где записать ту или иную мысль. Благодаря этому, работа над "Хоккеем грядущего" продвинулась значительно вперед. Наверное, скоро можно будет отдавать рукопись в редакцию.
Что-то я отвлекся от темы. В общем, год начался не настолько хорошо, как хотелось бы, но довольно-таки неплохо. Вот таблица игр, проведенных до нынешнего момента:
19.01.69. Торонто. СССР — Канада — 4:2.
21.01.69. Ванкувер. СССР — Канада — 7:0.
22.01.69. Виктория. СССР — Канада — 8:3.
24.01.69. Оттава. СССР — Канада — 10:2.
26.01.69. Виннипег. СССР — Канада — 4:2.
28.01.69. Виннипег. СССР — Канада — 3:2.
30.01.69. Оттава. СССР — Канада — 10:4.
31.01.69. Лондон. Канада. СССР — Канада — 6:5.
02.02.69. Квебек-Сити. СССР — Канада — 7:4.
07.03.69. Тампере. СССР — Финляндия — 7:1.
08.03.69. Хельсинки. СССР — Финляндия — 2:2.
15.03.69. Стокгольм. СССР — США — 17:2.
16.03.69. Стокгольм. СССР — Швеция — 4:2.
18.03.69. Стокгольм. СССР — Канада — 7:1.
19.03.69. Стокгольм. СССР — Финляндия — 6:1.
21.03.69. Стокгольм. СССР — ЧССР — 0:2.
23.03.69. Стокгольм. СССР — США — 8:4.
24.03.69. Стокгольм. СССР — Швеция — 3:2.
26.03.69. Стокгольм. СССР — Финляндия — 7:3.
28.03.69. Стокгольм. СССР — ЧССР — 3:4.
30.03.69. Стокгольм. СССР — Канада — 4:2.
Теперь до ноября у сборной пока нет матчей. Поэтому все мы можем вернуться в свои клубы. Конечно, тренировки сборной все еще будут, но уже не так интенсивно, как до сегодняшнего дня. Можно будет вернуться к полнокровным тренировкам ЦСКА, а не то они, небось, совсем уже распоясались. А пока можно немного отдохнуть, расслабиться.
1969, апрель. Москва, стадион ХК ЦСКА.
Да как они могли? Без моего ведома присвоить звание заслуженного мастера спорта перворазряднику Харламову? Да и вообще всей тройке? Это же каким ослом надо быть, чтобы не спросить тренера о таком серьезном шаге? Они что там, в своем комитете совсем с ума посходили? Раздавать звания без ведома тренера? Да где же это видано? И что мне прикажете делать? Я что теперь совсем права голоса не имею? Почему они лезут в мою тренерскую работу? А раздача премий и наград - это тоже тренерская работа, кто бы там что ни говорил. Слишком рано данная награда может испортить человека не хуже, чем вообще отсутствие какого-либо поощрения.
Позвонил в этот чертов комитет. Наорал на идиота, принявшего такое скоропалительное решение. На что мне прислали комиссию из избранных членов комитета и прочитали лекцию о такте и умении воздавать игрокам должное. Спорил с ними часа полтора с пеной у рта о том, что я сам должен решать, кто и когда заслужил такие почести. Они сказали, что решение уже принято, знаки уже вручены, сделать уже ничего нельзя. И чтобы я перестал делать из мухи слона. А то, что они портят мне парней своими действиями, ничего не значит что ли? Я, заслуженный тренер СССР, по их словам, веду себя, как неразумное дитя. Я, разумеется, разозлился. Позвал ребят. На Михайлова и Петрова я еще не сильно орал - они в сборной давно, обругал их на чем свет стоит, да и все. Парни затихли. Виновато повесили головы. А вот Валере сильно досталось. Я его отдельно вызывал, орал на него так, что стены тряслись.
А что прикажете делать? Ведь не скажешь ему, что он совсем званий не заслужил. И обратного тоже не скажешь. Но вот остановиться я не смог. Почему это совсем молодому игроку сразу и машину, и квартиру, и звание то дали? А он, хоть и начал думать, ничего не понимает. Копают ведь под меня. Усиленно. А он там со всякими Балашовыми беседы разводит. Ведь неспроста все это. Не люблю политику и интриги. Но куда от них деться то? Приходиться во всем этом барахтаться. А тут еще и он. Доверился ему и как же? Молодой ведь, все и лезут к нему. Задабривают подарками, чтобы меня под монастырь подвести. Я бы сам ведь ему все это дал бы! Но потом! Потом! Он еще слишком молод для всего этого. В пылу злости проговорился про Канаду, о которой только зачатки мыслей и были. А он зацепился. Переспросил. Молодой, да все туда же. И ведь не понял в итоге ничего из того, что я ему сказал. Ничего, кроме Канады. Так и ушел.
И что мне то делать? Как мне таких наивных и глупых мальчишек вести к победе? Как мне их защитить от гнили и тлетворного влияния власть имущих? Как показать им, что надо жить не ради наград, не ради одобрения партии, а ради самого хоккея, ради самих себя? Как мне сохранить их доверие и веру? Как мне донести до них, что все, что я делаю, я делаю для их блага? Что мне сделать, чтобы Валера не повторил историю Сологубова с Трегубовым?
С такими мыслями я и пошел сегодня домой. Эх, Валера-Валера. Не предай меня, как делали это до тебя. Ведь ты уже дорог мне, мальчишка. Вы все мне, как сыновья. Все до единого. Я ведь забочусь о вас, люблю вас больше жизни. И я лишь хочу, чтобы вы взамен доверяли мне и шли за мной. Ведь все мои мысли о вас и хоккее. Ведь я живу вами. И я сделаю все, чтобы вы стали сильнее, выносливее, лучше. Стали теми, кого я вижу в будущем. Только не подведите.
@темы: В процессе, Ангст, Флафф, Драма, Психология, Тарламов, POV, Слэш, Фанфики